Книга Звездоплаватели - Георгий Мартынов

И Второву почудилось, что стена заговорила. Нет, не почудилось! Он «слышал». В его мозгу настойчиво возникали мысли об учёных.

— Они требуют присутствия здесь учёной комиссии, — сказал Камов.

— Очевидно, — согласились Мельников и Семёнов. — И это вполне логично.

Четверо людей вернулись на поверхность земли. Вход в хранилище и на этот раз остался открытым. Было ясно, что фаэтонцы не считали нужным закрывать его больше.

На Южный полюс съехалось много учёных различных стран. Спуститься в хранилище всем сразу было невозможно. Решили, что требуемая фаэтонцами комиссия, которая, очевидно, должна была «выслушать» исключительно важные вещи, будет состоять из двенадцати человек, включая Мельникова и Второва.

Камову предстояла нелёгкая обязанность сделать выбор, никого не обидев. Предложенный им список, состоящий из представителей шести стран, не встретил никаких возражений.

И вот двенадцать человек стоят на металлическом полу в освещении голубого тумана.

Что же им делать дальше?

Одиннадцать смотрели на Второва, ожидая от него нужных действий. А он сам дорого дал бы за то, чтобы получить совет.

Как сказать давно умершим фаэтонцам, что их требование исполнено и учёные Земли собрались и готовы выслушать их?

«Может быть, сами фаэтонцы…» — подумал Второв и, не закончив мысли, «потребовал», чтобы стена заговорила.

Двенадцать человек услышали голос. Он сказал на шести языках то же, что раньше слышали четверо.

Невольно хотелось ответить. «Мы здесь, говорите!» Но как выразить эту фразу не словами, а образами?

Высока техника фаэтонцев! Но и ей не под силу определить, кто находится здесь. По внешнему виду люди мало отличаются друг от друга. Учёный и каменщик, инженер и врач выглядят одинаково.

Надо сказать!

— Помогите мне, — попросил Второв.

— Вернёмся наверх, — предложил Камов. — Подумаем.

Задача была предельно ясна. Но она не становилась от этого легче.

Фаэтонский автомат был настроен на какой-то вполне определённый и, вероятно, единственный, образ. Он должен был воспринять этот образ или представление, передать другому механизму, который, в свою очередь, заставит действовать механизм записи. И только тогда люди смогут «услышать» то, что было нужно. Другого устройства нельзя было себе представить.

Что же должен вообразить Второв? Какая картина должна была ему представиться? Какое действие характеризует именно учёных? Таких действий было тысячи.

Это было похоже на поиски неизвестного числа с помощью всех мыслимых перестановок существующих чисел.

Безнадёжно!

— Не могли фаэтонцы не понимать этого, — говорили все. — Нужно искать простое решение.

Легенда о «колумбовом яйце», басня Крылова о ларчике, — как часто люди забывают эти мудрые указания. Как ни странно, но думать совсем просто не лёгкая вещь. Чаще всего люди ищут сложность там, где её нет.

Это повторилось и в данном случае.

В чём же ошибались люди? Всё в том же вопросе неразрывной связи представления и слова, образа и слова, понятия и слова. Слово — всегда и везде. Без слов нет мыслей! Хотя людям и кажется, что это не так.

И снова, как тогда в лаборатории, правильный путь указал Семёнов.

— Вы ищете образ, который связан со словом «учёный», — сказал он. — Но разве само это слово не создаёт нужное представление? Когда мы слышим или произносим слово «учёный», мы не можем представить себе футболиста или оперного певца. Все картины, которые вы изобретаете, автоматически возникают из одного этого слова.

— По-вашему получается, что я должен просто сказать: «Учёные здесь», — возразил Второв — Слово «здесь» так же создаёт вполне определённое представление.

— Да, по-моему, так, — ответил Владимир Сергеевич.

— Тогда почему же для открывания пятиугольных дверей недостаточно сказать: «Откройтесь»?

— А разве вы пробовали? Может быть, автоматы фаэтонцев гораздо тоньше настроены, чем мы думаем. Одно дело звездолёт, а совсем другое здесь.

— Во всяком случае, это выглядит очень логично, — сказал Камов. — Мы автоматически повторяем те действия, которые производили на фаэтонском корабле. Вполне вероятно, что Владимир Сергеевич прав, надо испробовать.

— А если это правильно, — добавил Мельников, — то не только Геннадий Андреевич может заставить автомат сработать. Рассчитывать на случайное совпадение биотоков фаэтонцы не могли.

— Значит, любой из нас?..

— Да, любой, — уверенно ответил Мельников. — Теперь это совершенно ясно.

Двенадцать человек снова спустились в шахту.

Обычным тоном, словно обращаясь к невидимому собеседнику, Второв сказал:

— Учёные здесь.

Осталось неизвестным, прав был Семёнов или нет. Каждый из присутствующих обратил внимание, что при этих словах в мозгу возникало вполне определённое представление — здесь, на этом месте, находятся люди, связанные с наукой. Все отчётливо осознали то, на что обычно не обращают внимания, — звуки слов вызвали те образы, которые и нужны были в данном случае.

А так как все знали, что именно будет сказано, то даже не владеющие русским языком восприняли их так же, как присутствующие русские. Возникло двенадцать различных по частоте, но одинаковых по смыслу биотоков.

Может быть, именно на это и рассчитывали фаэтонцы? На коллективную мысль, облегчающую устройство и настройку их аппарата?

Решение, проще которого и быть не могло, оказалось правильным.

За стеной послышался звук, — точно упало что-то металлическое. Мельников и Второв сразу его узнали. Они слышали такой звук на космическом корабле фаэтонцев.

И то, что обычно случалось с пятиугольными контурами дверей, случилось с одной из стен. Она «растаяла» и исчезла.

Открылась тёмная глубина, её скрывал плотный синий туман. Ничего не было видно. Потом появились искрящиеся, словно хрустальные, нити, пронизывающие синий сумрак во всех направлениях.

Они становились всё более частыми и вскоре заполнили всё видимое пространство.

И люди впервые ясно увидели, что «исчезнувшая» стена по-прежнему находится перед ними. Хрустальные нити в стремительном своём движении натыкались на её невидимую поверхность и круто изгибались в стороны. Между людьми и синим туманом стояло непроницаемое препятствие. А нити, казавшиеся тонкими полосками света, очевидно, были потоками неизвестных частиц.

Это продолжалось несколько минут. А затем и нити и самый туман внезапно исчезли.

Но наружная стена хранилища, которая должна была находиться метрах в шести от людей, всё же оставалась невидимой. Её скрывал на этот раз не синий, а молочно-белый — не туман, а свет.