Книга Время дракона - Светлана Сергеевна Лыжина

располагались совсем в другой части монастыря. Туда от трапезной вела широкая песчаная дорожка, огибавшая церковь, и именно по этой дорожке Влад устремился, обгоняя монаха, который его вёл.

Сперва требовалось пройти через лекарственный сад, устроенный за церковью. Этот сад выглядел как поляна, заросшая зелёными пушистыми кустами, различимыми только по форме листьев. Время цветов давно миновало, ведь август - время плодов, а если судить по одним только листьям, тогда трудно было понять, где что растёт. Неопытный глаз выделял только кусты шиповника, но в саду также росли валериана, иссоп, мята, мелисса и многое другое.

Здесь трудились два монаха - один седой, а другой помоложе. Они заглядывали под каждый куст, выдёргивали оттуда сорную травку и бросали её в корзины, которые таскали за собой. Потревоженные лекарственные растения начинали пахнуть, и эта смесь запахов, немного горьковатая, мягко щекотала ноздри. Наверное, такой запах очень нравился некоторым братьям, которые не работали в саду, а просто гуляли по мелким дорожкам, склонив головы и перебирая чётки. Запах напоминал благовония, используемые в церковной службе. А может, братьям просто надоело молиться в четырёх стенах? Вот и вышли погулять, ведь вернуться в келью они бы всегда успели.

Не задерживаясь тут, государь пошёл по песчаной дорожке дальше, пересёк аккуратно выкошенную лужайку и подошёл к длинному двухэтажному зданию, пристроенному к монастырской крепостной стене. В сторону сада смотрело множество окошек, число которых равнялось числу келий, а входы в здание были устроены с торцов - на каждый этаж отдельные входы и каждый вход со своим крыльцом.

Чтобы попасть в келью, требовалось зайти на этаж и пройти по длинному узкому полутёмному коридору, в котором слева тянулась глухая стена, а справа располагалось множество дверей, выглядящих почти одинаково. Как ни странно, Влад не перепутал дверь, а уверенно толкнул одну из них и, отмахнувшись от монаха-провожатого, шагнул через порог.

Когда дверь отворилась достаточно широко, взору предстала маленькая комната, озарённая солнцем. Белёные стены делали её ещё светлей, а после тёмного коридора эта белизна почти ослепляла. Справа от двери на узкой кровати сидел хрупкий старичок с седой полупрозрачной бородой, казавшейся клочком шерсти, приготовленной для прядения. "Совсем он сроднился со здешней обителью", - подумал Влад, глядя на седую бороду, но не удивился, ведь название Снагов происходило от слова "снежный", поэтому всякому, кто тут селился, следовало рано или поздно побелеть.

Старичок молился, опустив голову. Пальцы правой руки то и дело приходили в движение, перебирая затёртые до блеска деревянные чётки. Скрип открывающейся двери заставил пальцы замедлиться, но моление прекратилось не сразу. Человек, погружённый в молитву, не может остановиться в один миг, ведь не может сразу остановиться течение ручья или полёт птицы.

Наконец, обитатель кельи повернулся к гостю, и тогда гость увидел знакомое лицо с ясными глазами, смотревшими из-под края чёрной островерхой шапочки, которая прикрывала лоб монаха от самых бровей.

- Я ждал тебя, чадо, - сказал отец Антим.

Влад перекрестился на образа, стоявшие на угловой полке как раз над изголовьем кровати, затем подошёл к столу и взял из-под него единственную табуретку, имевшуюся в комнате.

- Хочу узнать, как твоё здоровье, отче, - участливо произнёс государь.

- Грех жаловаться, чадо, - с улыбкой отвечал отец Антим.

- А я слышал, что тебя плохо держат ноги, - возразил Влад, садясь напротив собеседника. - Не переусердствовал ли ты в посте? Поститься чрезмерно - грех, поэтому попроси Бога, чтоб послал тебе хороший аппетит.

- Люди в мои годы просят Господа только об одном, - вздохнул отец Антим. - Просят, чтоб не выжить из ума.

- Тебе совсем не так много лет, отче, - снова возразил государь.

- Много, - кротко ответил старик.

- А сколько?

- Я давно перестал считать.

- А ты сочти, - принялся настаивать Влад.

- Счесть?

- Да, сочти.

Монах задумался:

- Когда я родился, твой дед Иоанн Мирча только-только взошёл на престол. Когда я принял монашество, мне было восемнадцать годов. Когда рукополагали меня в дьяконы, мне было двадцать семь. Священником я стал в тридцать пять, - задумавшись ещё на минуту, отец Антим сказал. - Нет, эдак мы будем считать долго. Сочтём по-другому.

- Да хоть как-нибудь, - не отставал Влад.

- Вот скажи, чадо, сколько тебе сейчас лет, - попросил монах.

- Я давно уже не чадо, - с усмешкой ответил государь. - Мне скоро исполнится тридцать два годка.

- Тридцать два? - удивился отец Антим. - А когда я тебя крестил, мне было сорок два... Так значит мне сейчас... Ой, как время-то летит!

- Попроси Бога, чтоб подарил тебе ещё несколько лет.

- Я и так просил, чтоб Он позволил мне дождаться твоего нынешнего приезда и поговорить с тобой, - очень серьёзно произнёс монах.

- Я всегда рад побеседовать, - отозвался Влад.

- Даже если речь пойдёт о том, что тебе неприятно? - с подозрением спросил отец Антим.

- О чём ты хочешь побеседовать, отче? - насторожился государь.

- Я слышал о твоём походе на Брашов. Он состоялся ещё весной, но в прошлый свой приезд в обитель ты ничего не рассказал мне о нём.

- Могу рассказать сейчас, - Влад расплылся в довольной улыбке. - Поход оказался весьма удачным. Ты зря думаешь, отче, что мне будет неприятно об этом вспоминать.

- Насколько я слышал, в этом походе ты поквитался со своими давними врагами, - сказал монах.

- Да, - отвечал Влад, широко усевшись на табурете и сохраняя на лице всё ту же улыбку. - Я поквитался. Теперь я могу сказать, что наказал всех, кто был причастен к смерти моего отца и брата. Всех. В Брашове я нашёл последних двоих жупанов-изменников, которых не мог изловить много лет. И вот я, наконец-то, поймал эту парочку и предал заслуженной казни - посадил на кол. А перед казнью я устроил им испытание - заставил рыть могилу. Они служили одному пройдохе по имени Дан, а я сказал: "Помилую вас, если похороните Дана живьём, как похоронили моего старшего брата".

- И они похоронили? - спросил отец Антим, стараясь не кривиться, а Влад усмехался, будто не замечая настроения монаха:

- Они до того оскотинились, что готовы были похоронить кого угодно, лишь бы спастись. Но я не дал им довести дело до конца. Иначе пришлось бы миловать. А я не хотел