Книга Седой Кавказ - Канта Хамзатович Ибрагимов

отделение и даже пытались устроить с ней свидание прямо в каби-нете заведующего отделением. Вот тут тактичный доселе Султанов проявил несдержанность и обвинил Байтемирову «в несносном пове-дении на рабочем месте».

Полла сгорала от стыда и считала упрек справедливым. Дабы впредь такое не повторялось, она стала грубо обходиться с поклон-никами и даже пустила слух, что помолвлена и вот-вот должна выйти замуж.

Молодых влюбленных этот факт мало беспокоил, и они с преж-ней настырностью пытались овладеть сердцем красавицы, а вот Сул-танов вдруг переменился, стал грустным, и отныне его глаза поверх очков, исподлобья, осуждающе вглядывались в Поллу. Теперь он ча-сами сидел в кабинете напротив Байтемировой, демонстративно дер-жал дверь настежь раскрытой, делал вид, что читает медицинские журналы, а сам подолгу, не моргая вглядывался в Поллу, будто пы-тался писать с нее картину.

Этот исподлобный, осуждающий взгляд оказался нестерпимей, чем прежний – искоса, вульгарный, и Байтемирова, как только Сул-танов садился с литературой за стол, убегала в палаты к пациентам.

И тогда Султанов не выдержал.

– Полла, – впервые в кабинете заговорил он с ней проникно-венным, загадочным голосом, – скажи мне, пожалуйста, это правда, что говорят?

– А что говорят?

– Что ты помолвлена и выходишь замуж.

– Да, – не моргнув соврала Полла, представив лицо Арзо, – только свадьба откладывается, потому что жених в тюрьме.

– Так он уголовник? – на лоб полезли глаза главврача.

– Нет, – румянец окатил все ее лицо. – Это недоразумение.

– Да, в жизни много недоразумений, – печально выдохнул Сул-танов, с шумом вставая из-за стола.

В тот же вечер тетя Масар, у которой Полла, по рекомендации Султанова, снимала угол, сетовала, что негоже было сеять надежду в душе немолодого человека, если помолвлена была с другим.

– О чем ты говоришь? – вскипела Полла. – Кому я давала наде-жды и намеки? В чью душу я что-либо сеяла? Как тебе не стыдно мне такое говорить? Или все это делалось в корыстных целях, чтобы я была обязана кому-либо?

От искреннего, пылкого отпора Масар смутилась:

– А разве не было меж вами ничего? Ведь эти цветы, внимание, ухаживания…

– Меж нами ничего не было и не могло быть, – вскричала в обиде Полла, – и цветы он мне не дарил, я ведь не виновата, что он их ставит у себя в кабинете… И что, вы все вообразили, если он меня взял на работу, то я ему чем-то обязана иль меж нами была какая до-говоренность? Нет! Завтра же я уволюсь с работы и уйду с твоей квартиры… Скажи мне, сколько я тебе должна, а то и тебе буду обя-зана.

– Нет, нет, Полла, прости, старая стала, болтаю ерунду… Забудь и прости… Клянусь, Оздемир мне слова не сказал. Просто он сегодня был не в духе, а я поинтересовалась отчего, и он мне сказал удручен-но: «Представляешь, Полла-то помолвлена» И все… Клянусь, только это.

Как нередко бывает между женщинами, после всплеска эмоций, они, улаживая отношения, могут выболтать любую тайну и даже са-мое сокровенное. Так случилось и на сей раз. Тетя Масар, поминутно умоляя Поллу никому этого не рассказывать, поведала Полле многое о судьбе племянника Султанова. Некоторые фрагменты из жизни главврача Полла слышала и от других, о некоторых он сам ей, вы-пивши на праздник, рассказывал, о многом она просто догадывалась. Однако Масар в зимнюю ночь под крепкий чай с тортом и конфетами в деталях описала жизнь Султанова.

Оказывается, Султанов никакой не племянник Масар и даже не в родстве с ней. Просто тяжелые годы детства они провели вместе и впоследствии, случайно встретившись, относились друг к другу, как родные.

Султанов Оздемир родился за месяц до выселения вайнахов в Среднюю Азию и Казахстан. Их вагон выгрузили посреди пустыни Кызыл-Кум. Прямо у железнодорожного полотна двенадцать чечен-ских семей встречали местные казахи. Они-то и отвезли переселенцев к месту их временного обитания, в небольшой оазис, вокруг слабого источника.

Чеченцы с трудом пережили летний зной пустыни, а когда на-ступила зима, стало еще хуже. Местные казахи оказались кочевника-ми, с началом первых морозов и ветров они свернули свои юрты и умело, привычно покинули оазис. На прощание они советовали и че-ченцам сделать то же самое.

Депортированные того же самого сделать не могли: не было вьючных животных, не было запаса провианта, не было одежды в до-рогу, да ничего не было. И к тому же без особого предписания за-прещалось перемещаться.

В самом конце ноября из далекого райцентра (за двести кило-метров) приехала машина с начальством. Депортированным пообе-щали, что через неделю прибудет транспорт, и их в организованном порядке перевезут на новое место обитания. А чтобы они это время не голодали, из кузова выгрузили несколько мешков муки и риса.

– Что-то расщедрились наши хранители, – усмехнулся самый старший из чеченцев. – То на все лето по мешку муки на семью дали, а теперь на неделю… Что-то здесь неладно.

Опасения подтвердились. Прошла неделя, вторая, месяц, а ни-кто не объявлялся. К концу декабря подули свирепые ветры, насту-пил лютый мороз, источник воды вымерз.

Чеченцы в юртах жить не могли, и еще летом из глины соору-дили какие-то жалкие жилища. На манер местных казахов печи вы-строили на улице. Теперь, в эту стужу мужчины пытались перенести очаги в жалкие строения. Вскоре выяснилось, что это оказалось на-прасным; запасы дров из саксаула быстро иссякли, кизяка из-за от-сутствия животных не было.

Всего на выживание в пустыне выбросили сорок восемь чело-век; из них двенадцать мужчин, шесть стариков и девять малолетних детей.

Как ни экономили еду, она иссякала. Еще тяжелее было с во-дой. На промерзшем песчаном грунте снег из-за ураганного ветра не задерживался, его по крохам собирали у стен жилищ и в руках согре-вая емкости, превращая снег в жидкость, как-то удовлетворяли по-требность в воде.

Неожиданно в невиданном жару заметалась одна женщина, следом вся ее семья. Кто-то проронил страшное – чума! Больные сто-нали, в редкие минуты просветления кричали о помощи, просили во-ды.

Дееспособные переселенцы кирками и ножами пытались раз-бить лед на вымерзшем источнике. Лед в жилищах не таял, и его про-сто клали в рот больным, на лоб, на горящую в жару хилую грудь. Это усугубило ситуацию, больные начали умирать, эпидемия стала разрастаться, и тогда старший потребовал изолировать больных. Из-за этого возник скандал, переросший в драку с поножовщиной, и двое самых здоровых мужчин, в том числе глава, друг друга смертельно ранили.

После этого начался разброд: голодные, больные, обессиленные люди, вчерашние родственники, односельчане стали в борьбе за жизнь ненавидеть друг друга, грызться, ругаться, драться