Книга Рудольф Нуреев. Жизнь - Джули Кавана

Рудольф считал «Бурю» своей лучшей оригинальной постановкой. Хотя с драматургической точки зрения она далека от ясности, она полна образных нюансов, например, Ариэль, который собирается приземлиться на палец Просперо, а также сильна театральными эффектами (мгновенное превращение двора герцога в остров, а острова – в охваченную штормом лодку). «Мы меняемся во мгновение ока, – писал Дэвид Дугилл. – Только что смотрим с берега на тонущее судно, и вот мы уже на нем, на палубе среди рвущихся парусов». «Все это придумал я, – настаивал Рудольф. – Все, что приписывают Георгиадису, на самом деле сделали вопреки ему!» Но сам Георгиадис запомнил «Бурю» как особенно гармоничную совместную работу. «Мы были настроены более или менее на одну волну… Там были очень-очень хорошие вещи, и я никогда не понимал, почему они перестали ее ставить».

На премьере 2 декабря 1982 г. была Роза, которой удалось получить визу на три недели, чтобы навестить дочь в Лондоне. Рудольф попросил Тессу Кеннеди сесть рядом с ней, а после спектакля отвезти Розу на Файф-Роуд, где он устраивал прием для всех исполнителей. «По-моему, она беспокоилась, что я из КГБ, – говорит Тесса. – Поэтому, как только я ее увидела, я сказала: «Я от Рудольфа». Поскольку ни та ни другая не говорили на языке друг друга, они почти не общались, хотя, как ни странно, единственное замечание Розы о Ковент-Гардене – «Как чайная» – было точно таким же, какое сделал ее брат при Найджеле и Мод в 1962 г. Рудольф был взволнован тем, что его родственникам удалось воспротивиться Советам и попасть на Запад, и воссоединение с матерью казалось ему гораздо более достижимой целью. Так как недавно он купил в Виргинии ферму, какую он хотел (имение на 415 акрах с красивым домом XVIII в., тремя коттеджами и амбаром), «он начал мечтать» о том, чтобы перевезти туда всю свою семью из России. «Он в самом деле пытался сделать все, что было возможно, – говорит Франк Рауль-Дюваль. – Он чувствовал себя их должником. Он двадцать лет живет во всем блеске, а они пострадали из-за его поступка».

Так как виза Розы скоро заканчивалась, единственным способом законно удержать ее в Лондоне было выйти замуж за иностранца. Дус предложила на эту роль своего брата Пьера. «Я сказал, что не против, только мне придется спросить Менджу, женщину, с которой я жил двадцать лет». После убеждений Дус Менджа согласилась, и близнецы Франсуа немедленно сели на рейс в Лондон, сопровождаемые Рудольфом. Увидев, что у Пьера нет галстука, он купил ему галстук в магазине дьюти-фри: «Я чувствовал себя так, словно это моя свадьба!» – и, пребывая в добродушном настроении после полета, заказал две бутылки шампанского. На Файф-Роуд Роза, «похожая на Рудольфа в юбке», делала пельмени для праздничного ужина; ей как будто понравился подарок – кружевные носовые платки, которые привез ей будущий муж. Позже Дус и Пьер поехали ночевать к Мод. Они договорились встретиться в бюро регистрации Ричмонда в девять утра. Как оказалось, они приехали гораздо позже, поймав такси по пути и заехав к ювелиру за кольцами. Начала церемонии ожидала небольшая группа гостей: Гузель и ее муж-эквадорец, Шандор и Эдит Горлински, Мод – но не Рудольф, который решил не ходить. «Он думал, что его узнают, и все просочится в прессу», – говорит Пьер. Церемония продолжалась втрое дольше обычного, так как брачные обеты переводились с английского на французский и русский. После церемонии не было никакого свадебного завтрака; после того, как сделали несколько фотографий, жених снова улетел в Париж.

Теперь, после того как замысел увенчался успехом, Роза не понимала, почему Рудольф по-прежнему предпочитает жить с Мод, а не присоединится к родственникам в большом, красивом доме. Как объясняла Мод:

«Он сказал мне – это кажется недобрым, – что, когда его сестра приехала на Запад, он не хотел жить рядом с ней, потому что она сводила его с ума… У него всегда была слабая грудь – и Роза очень из-за этого суетилась. Должно быть, он простудился в детстве. После того как она один раз позвонила ему сюда, он вернулся в комнату в приступе бешенства: «Вот стерва! Знаешь, что она сказала? Что я должен перестать танцевать из-за моего здоровья».

Наверное, Рудольфу, в его тогдашнем состоянии, казалась нелепой мысль о том, что Роза будет лечить его народными средствами – натирать гусиным жиром или медом от бронхита. В том месяце в журнале Harper’s & Queen, вместе с моделью, которая нянчила младенца, белым кроликом и рекламой «Вечеринок года» и «рождественских блюд и напитков» была также неприятная строка на обложке: «Герпес и другие ужасы». Статья Майкла Пая, озаглавленная «Чума», описывала две болезни, передающиеся половым путем, которые держат Америку «в клещах целомудрия и страха». Он сообщал, что из 634 известных жертв СПИДа в сентябре умерли более 40 процентов. Тема смертности никогда не казалась более убедительной. Болезнь Баланчина находилась в последней стадии; он не выходил из нью-йоркской больницы Рузвельта с болезнью Кройцфельдта – Якоба. В январе Рудольф поехал в «Нью-йоркский театр», чтобы посмотреть возвышенный баланчинский «Дивертисмент № 15» на музыку Моцарта, а потом заехать в больницу, чтобы попрощаться с хореографом. Дизайнер Рубен Тер-Арутюнян сопровождал Рудольфа. Он предложил захватить икру и «Шато д’Икем» (подарки так порадовали умирающего, что у него загорелись глаза и он потянулся обнять их). «Мы говорили по-русски и по-французски. Было очень грустно. Я хотел выяснить, не передаст ли он ряд своих балетов Кировскому театру… но это не вызвало у него никакого интереса. Он сказал: «Когда я умру, все должно исчезнуть. Придет новый человек и поставит свои новые вещи». Рудольф, должно быть, задержался, так как, когда в палату зашел врач Баланчина, Уильям Хэмилтон, он увидел, что танцовщик еще там, стоит на коленях у кровати и плачет. Баланчин умер в возрасте 79 лет, 30 апреля 1983 г.

Болезнь Чарльза Марленда перешла в критическую стадию. Тем летом он провел несколько недель в принадлежавшем ему маленьком домике на Мальте, а в Лондон вернулся уже в инвалидном кресле. После того как его приняли в частной клинике, его перевели в больницу Святой Марии в Паддингтоне, где, как Мод сообщила Уоллесу, врачи взяли все возможные анализы, но не сообщили, что они нашли. Врач самого Чарльза, Уильям Дэвидсон, подтверждает, что подозревали СПИД. «Тогда было только начало, но в медицинских кругах синдром уже существовал… Чарльз отвечал всем критериям». То, что потом постепенно стали признавать симптомами, сопутствующими СПИДу – саркому Капоши и кандидоз, грибковая инфекция полости рта, – привело в больницу Святой Марии врачей со всей страны. «Они приходили посмотреть». Сам Чарльз по-прежнему говорил друзьям, что у него лейкемия, но Пат Руан была среди тех, кто не был в том убежден. Им с Риком Дженом не велели ничего трогать и давали защитную одежду – шлемы, перчатки, костюмы и сапоги. «Трудно было добиться прямого ответа от персонала, но, когда я мельком взглянула на карту Чарльза и увидела, что ему не назначили никаких лекарств, я подумала: «Наверное, это Оно». Вскоре после визита к Чарльзу Моника Мейсон виделась с Китом Мани и рассказала о том, какие драконовские меры предосторожности принимают в больнице. «Потом она посмотрела на меня вытаращенными глазами и сказала: «Ну конечно, это СПИД!» Тесса Кеннеди привела в больницу Святой Марии вместе с шестерыми друзьями Чарльза католического священника. «Это отец Руни придумал, чтобы мы взялись за руки и встали вокруг кровати, что было нелегко в толстых перчатках. Должно быть, Чарльзу мы казались чокнутыми астронавтами». Она спросила сестру: «Это для того, чтобы он ничем от нас не заразился?» – и ей ответили: «Нет-нет. Это для того, чтобы вы не заразились тем, что у него». Но, несмотря на страх и невежество по поводу заразности СПИДа в 1983 г. (для перевозки из одной больницы в другую Чарльза поместили в пластиковый пузырь), практически все, кого банкир хорошо знал, включая его уборщицу, навещали его в больнице Святой Марии. То есть все, кроме Рудольфа. Он услышал, что Чарльз так истощен, что его едва можно узнать. Сам Рудольф тоже похудел за последнее время, «щеки у него ввалились», заметила Мод в мае. Ему пришлось ждать еще год, прежде чем появился наиболее точный анализ на СПИД, но, по словам Тессы, Рудольф к тому времени давно был убежден, что и он тоже стал «одним из первых».