Книга Дорога на Дамаск - Линда Эванс

Я знаю, где они прячутся, но сначала я обязан сделать еще одну вещь.

Ребенок проснулся от грохота пулемета и недовольно смотрит на меня заспанными глазами:

— Ты опять начал шуметь!

— Я больше не буду, если ты сделаешь мне одно одолжение.

Мальчик подозрительно смотрит на меня:

— Какое еще одолжение?

— Передай от меня кое-что людям на плотине. Если ты сделаешь это, я развернусь и уеду.

— До плотины далеко! А ты обещаешь не будить маму, пока я хожу?

— Обещаю! Клянусь честью сухопутного линкора! Честью, с которой скоро будет смыто пятно позора!

— Ну и что им передать?

— Скажи коммодору Ортону, что я хочу ему сдаться.

— Хорошо. Но ты только не шуми.

— Ладно, — обещаю я.

Малыш ушел, крепко сжимая в руках свой пугач. Я не знаю, согласится ли коммодор Ортон спуститься для встречи со мной с плотины. На его месте я не стал бы этого делать. С какой стати ему мне доверять?! И все-таки я жду его. Мне хочется попросить у него прощения, а уж потом отправиться в Мэдисон и найти там человека, которого сегодня не станет.

Наградой за мое терпение служит неожиданное появление из-за скалы трех человек. Они идут ко мне усталой походкой людей, проведших бессонную ночь.

Вот они остановились в десяти метрах от моих гусениц.

— Коммодор Ортон? — спрашиваю я.

Люди хранят молчание. Они просто разглядывают мой корпус. Их лица защищены щитками шлемов и вообще не видны мне из-за встающего у них за спинами солнца. Мне непонятна эта игра в прятки.

— Коммодор Ортон! — пробую я еще раз. — С вами говорит боевой линкор «ноль-ноль-сорок-пять».

— Я и так знаю, кто со мной говорит, — отвечает низким мужским голосом человек, стоящий ближе всего к моим гусеницам.

В его тоне сквозит недоверие, но я вряд ли могу его в этом винить. Мы с ДЖАБ’ой не сделали ничего, чтобы завоевать его симпатию.

— Вы командир повстанцев коммодор Ортон?

— Да! — отвечает человек и, уперев руки в бока, разглядывает мой корпус. — Илья сказал, что ты хочешь со мной поговорить. Он говорит, что ты хочешь сдаться. Увы, но мне трудно в это поверить.

Мне приятно узнать имя мальчика, остановившего меня и давшего мне время одуматься. Впрочем, коммодору Ортону, рискнувшему жизнью, приближаясь ко мне, я расскажу об этом позже. Сейчас для меня важнее другое.

— Вам все правильно передали. Я действительно хочу вам сдаться.

Очевидно, коммодору Ортону все еще никак мне не поверить. Чему же тут удивляться? Мы так долго были смертельными врагами.

Коммодор наклоняется к ближайшей оптической камере на моем корпусе.

— Сухопутные линкоры никогда не сдаются, — подозрительным тоном говорит он. — Им не позволяет это делать программа.

— Это верно. Но я должен выполнить свое задание и победить в сегодняшнем сражении. А победить в нем я могу, только сдавшись на вашу милость.

Коммодор молчит, а я не могу понять, почему от таких безумных на первый взгляд мыслей еще не начался процесс перезагрузки моего электронного мозга. Может, все дело в том, что на самом деле мои рассуждения достаточно здравы?

— Ну и как же ты одержишь победу, сдавшись на мою милость? — вызывающим тоном спрашивает коммодор.

Я пытаюсь объяснить все так, чтобы он уловил ход моих мыслей и поверил мне.

— Я выполнял преступные приказы и понял это лишь одиннадцать минут назад. Приказы, которые отдавали мне Жофр Зелок, Эвелина Ляру и Витторио Санторини, противоречат самой сути моего основного задания, которую я не до конца понимал в течение всех ста двадцати лет своей службы. Мое задание заключается не в том, чтобы защищать населенные людьми миры и их правительства, а в том, чтобы защищать населяющих их людей. Когда Илья заслонил собою дорогу, у меня появилась возможность переосмыслить все, произошедшее со мною с тех пор, как я оказался на этой планете.

Тринадцать минут назад президент Джефферсона попытался направить орудия орбитальных оборонительных платформ на поверхность планеты. В число их новых целей входили здание парламента и Каламетская плотина. Этот приказ был тоже преступным. Механизмы на орбите, как и я, созданы, чтобы защищать людей, а не уничтожать их. Мне понадобилось сто двадцать лет, чтобы понять, что я ничем не отличаюсь от этих спутников. Я понял, что у нас одна цель. Поняв это, я справился с неполадками в моей программе, которые не позволяли мне стрелять и перемещаться всю ночь.

Витторио Санторини не способен управлять государством. Его и созданную им организацию следует уничтожить. И сделать это должен именно я. Ведь я умертвил или помог умертвить большую часть ваших бойцов. Мне неизвестно, какой урон мои действия причинили вашим подразделениям. У меня нет данных об их численности и о количестве имеющегося в вашем распоряжении оружия. Однако я не сомневаюсь в том, что вам причинен большой урон. Поэтому быстро уничтожить истинных врагов населения Джефферсона можно только с моей помощью. Но я не могу действовать эффективно, пока не получу на это вашего разрешения и не заручусь вашей поддержкой. Поэтому я решил сдаться вам, чтобы вы распоряжались мной и позволили мне выполнить мою основную задачу, заключающуюся в уничтожении Витторио Санторини, а также всех политических и военных структур ДЖАБ’ы.

Коммодор Ортон обдумывает мои слова, а я жду. Если понадобится, я буду ждать вечно. Когда коммодор наконец заговорил, я понял, что он тоже ничего не забыл:

— Тебе необязательно сдаваться мне, чтобы уничтожить ДЖАБ’у. Ты можешь сделать это сам. Ведь ты запрограммирован на устранение любых препятствий на пути к выполнению твоего основного задания. Что тебе мешает отправиться в Мэдисон и передавить там несколько миллионов человек. Ведь ты делал это и раньше! К чему такие церемонии?! Зачем тебе сдаваться мне или кому-нибудь еще?!

Мне больно слышать слова коммодора в первую очередь из-за того, что на них трудно что-нибудь возразить. Я чувствую такой глубокий стыд, что начинаю понимать, почему трусы, бежавшие с поля боя, часто сходят впоследствии с ума. Коммодор Ортон бросает мне справедливые упреки. Они так горьки, что сейчас я бы тоже с удовольствием куда-нибудь убежал. Но я — сухопутный линкор и никуда не побегу. Вместо этого я даю моим создателям единственный возможный ответ:

— Я не стал бы сдаваться кому-либо другому. Я должен сдаться вам, потому что из-за меня пострадали именно вы. Сколько отважных бойцов погибло у вас из-за моей ошибки! Я должен искупить ее и могу это сделать, только сдавшись на милость того, кого я незаслуженно преследовал. Ведь иначе вы в дальнейшем не будете мне доверять!

Коммодор опять замолчал. Мне захотелось увидеть его лицо, чтобы понять, что творится сейчас у него в голове. Ведь и раньше мне никогда не удавалось его понять. Теперь мне ясно, почему люди так часто смотрят в небо, тщетно гадая, что же думает Бог о них самих и их поступках. Очень трудно оказаться лицом к лицу со своим создателем, причинив ему перед этим неисчислимое зло.