Книга Вокзал потерянных снов - Чайна Мьевилль

В дверь постучали. Айзек не сказал ни слова. Через несколько секунд пришедший постучал снова — несильно, но размеренно и настойчиво. И опять. Айзек, стараясь двигаться беззвучно, приблизился к двери. Заметил, как еще пуще завозилась потревоженная стуком Лин.

За дверью раздался голос — высокий и скрипучий, нечеловеческий, знакомый. Айзек ни слова не разобрал, но тотчас потянулся к двери. Его объял гнев, и он был готов к неприятностям. «Рудгуттер прислал бы целую роту, — подумал он, кладя ладонь на дверную ручку. — А это какой-нибудь наркот-попрошайка». И хотя сам тому не верил, он уже понял, что это не милиция и не люди Попурри.

Он распахнул дверь.

Перед ним на неосвещенной лестничной площадке, чуть наклонившись вперед, стоял гаруда. Гладкое оперение в крапинах, как сухая листва, кривой клюв блестит и похож на экзотическое оружие.

Айзек вмиг сообразил, что это не Ягарек. У этого был нимб из поднятых крыльев — огромных, величавых; оперение коричневое, с рыжеватым отливом.

Айзек уже и забыть успел, как выглядят неискалеченные гаруды.

Он почти тотчас понял, что произошло. Понял интуитивно — мысль не успела оформиться, структурироваться. Просто догадался, и все.

Через долю секунды вслед за догадкой пришло огромное сомнение, пришли тревога и любопытство. Целый сонм вопросов.

— Кто ты такой?! — рявкнул Айзек. — Какого черта тебе здесь надо? Как меня нашел?

Ответы пришли незваными. Айзек попятился от порога — он не хотел их услышать.

— Грим… неб… лин… — Гаруде нелегко далось это слово. Говорил он так, будто вызывал демона.

Айзек махнул рукой, веля проходить в комнатку. Затворил дверь, подпер ее спинкой стула.

Гаруда прошел в центр комнаты, где солнечный свет нарисовал на полу квадрат. Айзек настороженно следил за гостем. На нем, кроме пыльной набедренной повязки, не было никакой одежды. Оперение темнее, чем у Ягарека. И у Ягарека не было пятен на голове. Движения пришельца были донельзя скупыми — мелкие, резкие, с паузами, в течение которых он напоминал статую. Склонив голову набок, он долго смотрел на Лин.

Наконец Айзек вздохнул, и гаруда перевел взгляд на него.

— Ты кто? — повторил Айзек. — И как сумел меня найти? — Свою догадку он высказать не решился. — Отвечай, твою мать!

Так они и стояли друг против друга — мускулистый гладкоперый гаруда и плотного сложения, даже толстый человек. У гаруды от солнца блестели перья. Айзек вдруг почувствовал усталость. Вместе с гарудой в комнату вошло ощущение чего-то неизбежного, предчувствие финала. И за это Айзек возненавидел гостя.

— Я Каръучай, — сказал тот. Цимекские интонации у него звучали явственней, чем у Ягарека; трудно воспринимать на слух. — Каръучай Сухтухк Вайдж-хин-хи-хи. Конкретная Индивидуальность Каръучай Очень-Очень Уважаемая.

Айзек молча ждал.

— Как ты меня разыскал? — все-таки спросил он, не дождавшись продолжения.

— За мной… долгий путь, Гримнеб… лин, — сказал Каръучай. — Я — яхджхур… охотник. Много дней охочусь. И в пути, и здесь. Сейчас я охочусь с… золотом и бумажными деньгами… Моя дичь оставляет след слухов… и воспоминаний.

— Поверить не могу, что ты нас нашел, — резко выдохнул Айзек. Он боролся с назойливым предчувствием финала, зло гнал от себя тревогу. — Если ты сумел, чертова милиция и подавно сможет, а тогда…

Он нервно прошелся вперед-назад, опустился на колени возле Лин, ласково погладил ее.

— Я здесь ради правосудия, — сообщил Каръучай, и Айзек, уже раскрывший было рот, смолчал. Ему стало душно. — Шанкелл, — сказал Каръучай. — Скудное море. Миршок.

«Я слышал об этом маршруте, — зло подумал Айзек. — Мог бы и не говорить».

— И охота… охота на протяжении тысяч миль. Поиски правосудия.

Обуреваемый гневом и печалью, Айзек проговорил:

— Ягарек — мой друг.

Каръучай продолжал так, будто его и не перебивали:

— Когда стало известно, что он сбежал после… суда… меня выбрали, чтобы идти за ним…

— И чего же ты хочешь? — спросил Айзек. — Что собираешься сделать с ним? Еще что-нибудь ему отрезать?

— Мне нужен не Ягарек, — ответил Каръучай. — Мне нужен ты.

Айзек в полной растерянности глядел на него.

— Это от тебя зависит… чтобы исполнился приговор… — безжалостно продолжал Каръучай.

Айзек не мог произнести ни слова.

— Твое имя впервые мне попалось в Миршоке, — сказал Каръучай. — Оно было в списке. А потом здесь, в этом городе, оно встречалось мне снова и снова, пока… пока не стало важнее всех других. Ягарек… Вы с Ягареком связаны. Люди шептались… о твоей научной работе. О летающих чудовищах и волшебных машинах. Я знаю: Ягарек нашел то, что искал. Ради чего он преодолел тысячи миль. Гримнебулин, ты не должен препятствовать исполнению приговора. Я здесь, чтобы просить тебя… не делай этого… Что произошло, то произошло, — продолжал гаруда. — Он был осужден и наказан. И с этим — все. Но мы не думали… мы не знали, что он может… найти способ… уклониться от наказания. Я здесь для того чтобы просить тебя: не помогай ему в этом.

— Ягарек — мой друг, — твердо сказал Айзек. — Он пришел ко мне, он работал на меня. И был щедр. Когда дела пошли плохо… когда все осложнилось и стало опасно… он был смел и помогал мне… помогал нам. Он стал частью кое-чего очень важного. И я ему обязан жизнью. — Он посмотрел на Лин и отвел взгляд. — Он много раз приходил на выручку. Он мог умереть, ты ведь знаешь об этом. Мог — но остался жить, и без него… вряд ли у меня бы получилось без его помощи.

Айзек говорил тихо. Но слова его были полны искренности и страсти. «Что он совершил?»

— Что он совершил? — обреченно спросил Айзек.

— Он виновен, — спокойно отвечал гость, — в краже выбора, в преступлении второй степени тяжести, в злодеянии, усугубленном крайним неуважением.

— Это как понимать! — взревел Айзек. — Что натворил Ягарек? Какая еще кража выбора? Для меня это абракадабра!

— Гримнебулин, это единственный поступок, считающийся у нас нарушением закона, — монотонно, но уже с заметным раздражением сказал Каръучай. — Взять не то, что можно… абстрагироваться от действительности, забыть, что ты — узел в матрице, что у твоих поступков будут последствия… Мы не вправе выбирать иное бытие. Что есть общество, как не способ, позволяющий всем… всем нам, индивидуальностям, иметь выбор? — Каръучай пожал плечами и повел рукой вокруг себя. — В твоем городе много говорят об индивидуальностях, но давят их, загоняя в иерархии, пока их выбор не ограничивается тремя видами убожества. Наша пустыня небогата, порой мы голодаем, страдаем от жажды. Но у нас ровно столько вариантов выбора, сколько их вообще существует. Нельзя только забывать себя, забывать о существовании своих товарищей, жить так, будто только ты один — индивидуальность… И воровать пищу, и отнимать у другого шанс съесть ее, и лгать о добыче, и лишать другого возможности получить ее, и впадать в бешенство, и нападать без причины, и оставлять другого без выбора: получать раны или жить в страхе… Дитя, укравшее плащ того, кого любит, чтобы пахнуть ночью, крадет возможность носить плащ, но это же с уважением делается, с излишком уважения… Иные кражи и уважения не требуют для смягчения вины. Убить не на войне, не ради самозащиты, а ради убийства — это крайнее неуважение, ведь ты не только отнимаешь выбор на сей момент: умирать другому или жить, но отнимаешь его на все остальное время. Выбор порождает выбор… если ты позволяешь чужому выбору жить, другой может предпочесть охоту на рыбу в соляном болоте, или игру в кости, или дубление шкур, или сочинение стихов, или тушение мяса… и одной-единственной кражей ты лишаешь его всех этих вариантов выбора. Это не что иное, как преступление высшей степени тяжести. И все кражи выбора отнимают у будущего, а не только у настоящего…