Книга Проклятие семьи Пальмизано - Рафел Надал

Мальчик отложил брошюру и почувствовал ностальгию по тем июльским дням, когда они купались в поливочном бассейне, а по выходным ходили с Сальваторе на охоту в оливковые рощи. На секунду он закрыл глаза и с удовольствием представил, что он такой же взрослый и отважный, как сын Тощего; вообразил, как ловко забирается на деревья или совсем один охотится с ружьем в зарослях кустарника в Альта-Мурдже[22] или в низинах Торре-Канне. Но тут все тело у него зачесалось, видение пропало – это хлебные крошки, попавшие на постель во время завтрака, неведомым образом оказались под пижамой. Тетя спасла его:

– Встань-ка, я сменю постель и заодно проветрю.

Вернувшись, Витантонио ощутил себя в раю: комната залита утренним солнцем, воздух свежий, кровать застелена чистой, туго натянутой простыней. Он сел в постели, подложив под спину согнутую вдвое подушку, и погрузился в созерцание солнечных бликов на листьях верхних веток лимона, дотягивающихся до его окна.

В проеме двери показалась Джованна:

– Ты еще болеешь?

Она подошла к постели и коснулась губами его лба, как обычно делала тетя. Затем Джованна хотела поцеловать его в щеку, но Витантонио как раз повернул голову, и их губы встретились.

– Фу! – воскликнул Витантонио с нервным смешком. – Брат с сестрой не целуются.

– А я целуюсь, – заявила Джованна с серьезной миной. И вышла из комнаты.

Часть третья. Черешневые сережки

Шестнадцать лет

– Что поделывает мой больной братец?

Витантонио подскочил от неожиданности. Подняв глаза от книги, он увидел в дверях Джованну, и это было какое-то наваждение. После зимних каникул они не встречались и потому не виделись с самого Рождества: на Страстной неделе Джованна ездила в Рим от школы. Она сильно изменилась и сейчас показалась Витантонио настоящей красавицей. Дерзкая сила неполных шестнадцати лет рвалась наружу через облегающее платье в красно-синих цветах.

Он с любопытством оглядел ее с головы до ног, пытаясь понять, почему сестра неожиданно стала казаться совсем другой. Джованна заметила это и громко рассмеялась, открывая белоснежные зубы. Губы у нее были влажные и сочные, собранные в хвост черные волосы доходили до талии, пара непослушных завитков прыгала надо лбом. Джованна потешалась над его удивлением, принимая то одну позу, то другую, как артистка варьете, а когда она повернулась в профиль, Витантонио ошеломленно заметил, что грудь у его сестры совсем как у взрослой девушки. На одном ухе в качестве сережки висела пара черешен.

– Ну как я тебе?

– Уезжая, ты была маленькая и страшная, а теперь ты страшная и большая.

Джованна весело расхохоталась, отчего ее взрослая грудь стала еще заметнее. Облокотившись одной рукой на косяк двери, другой она приподняла край юбки, показав стройные ноги в тончайших чулках телесного цвета.

– Говори что хочешь, но на улице все парни на меня оборачиваются.

Витантонио и сам находил ее чрезвычайно привлекательной, но промолчал. Это же его сестра! Глядя на нее такими глазами, он терялся. Джованна подошла к кровати, коснулась губами его лба и произнесла:

– Нет у тебя температуры, ты прикидываешься.

Она взяла одну черешню и положила ему в рот, а сама съела вторую. Затем выплюнула косточку в кулак, повернулась спиной и вышла. От Джованны приятно пахло, и после ее ухода в воздухе остался какой-то аромат – может быть, розы. Глядя, как она удаляется, Витантонио почувствовал жар между ног, и ему стало стыдно.

Тетя застала его врасплох.

– Встань-ка, я перестелю постель.

Витантонио нравилось, что она заботится о нем, как когда-то. С той самой ангины, подхваченной в день конфирмации, он не болел. Прошло шесть лет, последние пять он провел в закрытой школе в Бари и теперь скучал по тем временам, когда можно было мирно дремать, пока тетя хлопочет по хозяйству. В начале апреля он заболел бронхиальной пневмонией, а поскольку школьная больница была не слишком хорошо оснащена, то решил прервать учебу и лечиться дома.

Всякий раз, когда тетя приходила проветрить комнату и заодно стряхивала с простыни крошки и поправляла постель, он радовался, что убедил монахов отпустить его домой. В тот день, увидев тетю, он встал и постарался скрыть, как мог, свою странную реакцию на визит Джованны. Затем вернулся в постель – свежую, с натянутой простыней – и с удовольствием задремал. Его разбудил громкий голос доктора Риччарди, поднимавшегося по лестнице.

– Что мы читаем сегодня, молодой человек?

Не дожидаясь ответа, доктор положил на тумбочку две книги – «Пармскую обитель» и «Игрока». Доктор всегда говорил о книгах, о которых Витантонио и не слыхивал, и приносил их из собственной библиотеки, потому что в этой дыре нечасто встретишь человека, которого заинтересуют твои любимые авторы, Стендаль и Достоевский например. Витантонио с улыбкой поблагодарил его, и доктор Риччарди достал из портфеля еще один сюрприз – свежий выпуск литературного журнала.

– Il garofano rosso, di Elio Vittorini, prima parte[23], – театрально провозгласил доктор название на обложке.

– Я только что открыл для себя этого писателя. Тебе понравится, – подмигнул он, кладя журнал Витантонио под подушку.

В деревне поговаривали, что доктор Габриэле Риччарди не слишком симпатизирует фашистам и в любой момент его могут выслать. Но этот момент все не наступал, потому что влиятельные семьи в Беллоротондо не хотели остаться без врача и давили на местные власти, заставляя их закрывать глаза на неуместные, но безобидные высказывания доктора и не сообщать о них выше.

Визит продлился две минуты. Ровно столько, сколько нужно, чтобы отдать книги и попросить пациента покашлять. Витантонио слышал, как доктор спускается по лестнице, и задавался вопросом, задержится ли тот на кухне поговорить с тетей, которая в первые дни встревоженно прислушивалась к присвисту в его дыхании, напоминавшему о болезни Франчески. Врач убедил ее, что при бронхите необходимы горячие компрессы, эвкалиптовые ингаляции, обильное питье и продолжительный покой, но бронхит ничего общего не имеет с туберкулезом. Через несколько минут Витантонио понял, что доктор не остался, поскольку с улицы, с Виа-Кавур, донеслись мотоциклетные выхлопы. Затем они послышались с другой стороны сада, на площади Санта-Анна, и Витантонио пожалел, что визит был таким коротким, – он заметил, что в те дни, когда доктор задерживался поболтать на кухне, тетя бывала в превосходном настроении.

У доктора Риччарди был французский мотоцикл «пежо», неизвестно какими ветрами занесенный в Беллоротондо. Это делало доктора популярным среди детворы, сбегавшейся поглазеть на мотоцикл и заодно на необычный наряд мотоциклиста: кожаная куртка, летные очки и летный же шлем, сохранившиеся, видимо, со времен Большой войны. Когда звук мотоцикла затих на краю деревни, Витантонио закрыл глаза и стал вслушиваться в тишину, лишь изредка нарушаемую голосами детей на площади. Затем он услышал, как соседи запустили колесо, черпающее воду из резервуара. Витантонио взял роман Элио Витторини из-под подушки и попытался читать, но образ стоящей на пороге Джованны в цветастом красно-синем платье, с черешней на ухе не оставлял его в покое. Он спрятал журнал в ящик тумбочки и задремал, пытаясь понять, что же изменилось в его сестре.