Книга И расцветает любовь - Татьяна Купор

Почему же раньше она не разглядела красоты его души? Почему придавала значение только внешнему, а не внутреннему? Быть может, события сложились бы иначе, завяжись между ними крепкая дружба… А теперь, теперь же он навсегда потерян для нее!

— Я уже не смогу поблагодарить его, — ворвался в ее мысли голос женщины.

«А я не смогу сказать, как он мне дорог», — добавила про себя Ангелина и нервно прикусила нижнюю губу.

— Как вы думаете, есть ли еще надежда на то, что он придет в себя? — спросила женщина и серьезно посмотрела на Ангелину.

— Надежда… — задумчиво произнесла она, сделав паузу, точно пробуя это слово на вкус. — Только надежда дает нам силы жить дальше. Нельзя ее терять…

Это был ответ на вопрос? Скорее, мысли вслух. Страшные, панические мысли. В глубине души Ангелина не была уверена в том, что Герман придет в себя. Все кругом твердили одно и то же: «Его уже нет», «Он безнадежен», «Шансы малы»… Но Ангелина запрещала себе думать о плохом. Надежда на лучшее давала ей силы идти по этому пути дальше. По пути самоотверженной любви. Любви к ближнему.

— Вам нельзя здесь находиться! — В дверном проеме показалась возмущенная медсестра.

— Уже ухожу, — отозвалась женщина и бросила прощальный взгляд в сторону Германа. Так обычно смотрят на людей, которых собираются проводить в последний путь. По телу Лины пробежал неприятный озноб.

«Они все его хоронят. Но он будет жить вопреки всему!» — подумала она, сжав кулаки.

— Вас тоже прошу покинуть палату, — настаивала медсестра.

Ангелине пришлось послушаться.

— До свидания, Герман, — воскликнула Ангелина и коснулась ладонью его пальцев. — Пожалуйста, останься со мной… — сказала она тише, поймав раздраженный взгляд медсестры. — Пожалуйста, останься…

Ангелина не сразу уловила легкое, как перышко, прикосновение. Кто-то едва ощутимо сжал ее пальцы. Ее сердце радостно содрогнулось. Неужели?.. Она подняла на Германа взгляд, исполненный надежды.

Его глаза были открыты.

— Ангелина… — прошептал он, и все теплые чувства, которые она испытывала к Герману, вдруг всколыхнулись со дна ее души, и, как белые голуби, радостно устремились на волю, покинув, наконец, темную клетку отчаяния.

Глава 8

Ты не падай в своем отчаяньи,

Не томи понапрасну себя,

Только помни: в твоих испытаньях

Кто-то ценит и любит тебя.

Любовь Охман

Герман не сразу смог нормально разговаривать. Он узнавал и ее, и Веру Петровну, но в памяти оставалось еще много пробелов. На первых порах сознание его было спутано, мысли разбредались. Спустя несколько дней после выхода из комы он сказал ей, слегка растягивая слова:

— Ты пела, как ангел.

Она слегка склонила голову, и несколько длинных огненных прядей упало ему на лицо. Он коснулся их кончиками дрожащих пальцев, вдохнул сладкий аромат медуницы, исходивший от ее волос.

— Твой голос вернул меня к жизни… — запинаясь и останавливаясь, прошептал он. — Все это время, пока я был в коме, мне казалось, что я нахожусь среди незнакомых людей. Мы собирались ложиться спать, чтобы наутро отправиться в какое-то другое место. И вот я лег, а уснуть не смог. Я слышал, как ты поешь, и хотел дослушать до конца. А потом мне так сильно захотелось увидеть тебя… хотя бы еще раз. И я очнулся…

Как бы Ангелина ни пыталась узнать подробности, Герман больше не возвращался к этой теме, словно позабыл, что чувствовал там, за чертой.

Новогодние каникулы заканчивались. Ангелина так и не поехала в Смоленск навестить родных. В конце концов, ее долгое молчание и игнорирование звонков вызвало много вопросов у матери.

— Это на тебя совсем не похоже, — взволнованно говорила она. — Домой ты не едешь, но и в Москве постоянно пропадаешь. Как ни позвоню — ты трубку не берешь. У тебя что-то случилось?

— Все в порядке, мама.

— Тогда почему ты не приехала к нам на каникулы? Мы не виделись уже полгода из-за твоего плотного графика… Все так тебя ждали! Я начинаю переживать за тебя. Я чувствую, что ты что-то не договариваешь.

Взволнованный, полный искренней тревоги голос матери вызвал в ее душе прилив стыда. Материнское сердце невозможно обмануть. И Ангелина решила сказать ей правду. Набравшись храбрости, она рассказала и о расставании с Альбертом, и об ухаживаниях Германа, и о том, что с ним случилось. Мать Ангелины была в ужасе:

— Ты понимаешь, какую ответственность берешь на себя?

— Понимаю.

— Какой крест взваливаешь себе на плечи?

— Да.

— Если я правильно понимаю, Герман неравнодушен к тебе, звал тебя замуж… Верно?

— Верно, — устало подтвердила Ангелина.

— Ты осознаешь, что можешь дать ему напрасную надежду? Не лучше ли уйти сейчас, пока не поздно, пока он не привязался к тебе?

— Я не могу, — призналась Ангелина. — Не могу, мама. Я чувствую, что должна быть рядом.

Она не могла объяснить словами чувства, которые сейчас испытывала. Ее сердце, переполненное любовью, готово было с радостью служить ближнему. Ведь это чувство наполняет смыслом все добрые дела, помогает преодолевать любые трудности. Любое дело, сделанное с любовью, будет совершенным.

Возможно, мать Ангелины догадывалась, какие чувства испытывает дочь, поэтому не стала с ней спорить. Только тяжело вздохнула и сказала:

— Ну что ж… Ты у меня умная девочка, все понимаешь. Надеюсь, ты делаешь правильный выбор.

Ангелина была рада тому, что самый близкий и родной человек ее понял. Она продолжала приходить к Герману. И каждый раз, уходя от него, упорно убеждала себя, что привязанность, которая возникла между ней и Германом, только дружеская. Она охотно помогала, поддерживала его, но при этом держала дистанцию.

Через некоторое время Германа выписали, и их встречи стали проходить дома. Но это были уже другие встречи…

Пройдет время, многое изменится, но этот период жизни Герман не сможет забыть никогда. Эти утомительные, тяжелые недели и месяцы тогда казались ему вечностью. Он помнил лицо матери, омраченное болью и состраданием. Помнил и свое отражение в зеркале — скрюченный, худой молодой человек, мешком лежащий на кровати, обессиленный и угрюмый. Вера Петровна помогала ему садиться, держать голову, одеваться. Он заново учился кушать, держать ручку, разрабатывал речь. Малоподвижной рукой он упорно раскрашивал раскраски, рисовал кружочки, затем началась самостоятельная пропись. Это были самые ужасные дни в их жизни. Как хорошо, что Ангелина не участвовала во всем этом, не видела, как он срывался, как ненавидел себя из-за собственного бессилия. Он боялся, что она увидит его таким, он не хотел жалости. Ангелина приходила не каждый день и в основном вечером, на час-два. А потом она уехала за границу на несколько недель. Ее поездка пришлась очень кстати, как раз на самый тяжелый период в его жизни. Герман был даже рад ее отъезду — Ангелине не приходилось с ним возиться, она не видела его мук.