Книга Лугару - Ирина Лобусова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так же грубо голос скомандовал:
— Брось сумку на пол и отойди на два шага влево! Выполнять!
Краем глаза она увидела, как мужская рука схватила ее сумку, вывалила все содержимое на пол, затем принялась шарить по подкладке. Когда и в подкладке ничего не обнаружилось, сумку швырнули обратно, даже не сделав попытки собрать разбросанные вещи.
— Отступай назад, — скомандовал голос, — видишь открытую дверь в кухню? Иди туда.
И Зина пошла. Она оказавшись в чистенькой, уютно обставленной кухне с кружевными занавесками на большом окне. На подоконнике стояли вазоны с цветами. Здесь явно ощущалось женская рука. Но, может, кухню обставляла мать Евгения?
— Можешь обернуться.
Ей не надо было повторять дважды. Обернувшись, Зина на пару секунд буквально потеряла дар речи. Перед ней стоял… Эдуард Асмолов, тот самый НКВДшник, который привозил странный труп в морг. Но в этот раз он был в штатском. На нем были простые серые брюки и белая рубашка с коротким рукавом. Рубашка явно не первой свежести — на ней виднелись какие-то пятна, словно ее возили по земле. Даже воротник был вымазан этой грязью. В руке его был пистолет. И этот пистолет был нацелен прямо на нее.
— Что ты здесь делаешь? — усмехнулся Асмолов, явно наслаждаясь ее реакцией.
— А вы? Это квартира моего друга! Что здесь делаете вы? — дрожащим голосом проговорила Зина, не решаясь обращаться к человеку с пистолетом, да еще НКВДшнику, на «ты». Мало ли что ему взбредет в голову!
— С каких это пор Евгений Замлынский стал твоим другом? Насколько я знаю, ты его всегда не жаловала! Да и виделись вы черт знает когда в последний раз.
— Вы что, собираете обо мне сведения?
— Собираю, — кивнул Асмолов, — обо всех. Больше — о Евгении. Так зачем приперлась сюда?
— Он сам меня позвал. Запиской.
— Этой? — Асмолов показал ей письмо Евгения, которое вытащил из ее сумки, — она захватила записку с собой, правда, только одну, первую. Записку, полученную от старухи, Зина забыла дома на столе.
— Да, именно. Вчера я не застала его дома. Решила прийти сегодня. А где Евгений?
— Тебе-то что?
— Интересуюсь, что с моим другом.
— Другом, — хмыкнул Асмолов, — а ты не знаешь, да?
— Не знаю. Поэтому и спрашиваю у вас. Я не понимаю, что происходит.
— Поймешь. Увидишь своего друга. Скоро. Сесть, — скомандовал НКВДшник.
Зина подчинилась мгновенно.
ГЛАВА 7
— Ты действительно работаешь в морге с удовольствием? — спрятав пистолет в карман брюк, Асмолов подвинул к себе ногой табуретку и сел напротив. Она обратила внимание, что он смотрит на нее даже с некоторым интересом. Так смотрят на редкое насекомое.
— Вы же знаете, — резко отозвалась Зина, никак не реагируя на этот интерес, — вы же следите за всеми.
— Приходится, — согласился Асмолов, — за вами только перестань следить, и такое натворите… сами не рады будете, интеллигенты хреновы. Вон, сама сейчас увидишь, через пять минут. Воды выпьешь?
— Нет. Зачем? — удивилась она.
— Ну, как хочешь, — снова усмехнулся Асмолов.
Теперь, при дневном свете, при ярком освещении самыми настоящими солнечными лучами, Зина имела возможность хорошенько его рассмотреть. Выглядел Асмолов неважно.
Он был высокого роста — но скорее худой, чем спортивный. У него были темные вьющиеся волосы и очень внимательные серо-зеленые глаза. Его внешность сильно портила белая кожа. Чрезмерная, прямо-таки болезненная бледность свидетельствовала об усталости. Волосы его были всклокочены и грязны. На руке виднелись царапины. А вот глаза, напротив, как-то странно, лихорадочно блестели. У нее мелькнула мысль, не наркоман ли он. Но не морфинист — рубашка с короткими рукавами, на руках нет следов от уколов. Может, кокаинист? Может, сидит на кокаине и так подхлестывает себя во время службы? Это вполне могло быть правдой. Вообще Асмолов выглядел неряшливо. Ногти его были обломаны, и под ними проступали полоски грязи. Было видно, что он совершенно не следит за собой. Зине всегда были неприятны такие люди. И особенно мерзкий контраст его неряшливая внешность составляла с надменным, даже наглым выражением лица. Было понятно, что этот человек привык командовать всеми, упиваться своей вседозволенностью и внушать страх.
Внезапно Зина почувствовала, что пауза слишком затянулась. Уж очень долго она рассматривала его лицо. Наверное, это выглядело даже неприлично. А вот Асмолов, похоже, забавлялся, буквально читая ее мысли.
— Евгений находится здесь, в квартире? — спросила она. — Или вы его арестовали?
— Арестовал? — Асмолов вдруг грубо расхохотался, и это ударило прямо по ее нервам, настолько хриплым, просто зловещим был этот смех. — Ну нет, никто его не арестовал…
— Тогда проведите меня к нему! — Зина встала.
— Ты серьезно? Впрочем, да. Я понял. Ну, как хочешь. Идем.
Асмолов направился в гостиную, она шла следом. Когда Зина переступила порог, из ее груди вырвался болезненный крик. Евгений все время был здесь. Он находился в квартире. Теперь она понимала жесткий, издевательский смех чекиста.
В простенке между окнами стоял письменный стол. И Евгений на нем лежал. Из головы его натекла огромная лужа уже загустевшей крови. На полу, рядом со столом, валялся пистолет. Одна рука Евгения свесилась к полу вдоль тела. Пальцы были сведены предсмертной судорогой.
— Что произошло? Что это? — закричала Зина. Она предполагала нечто подобное, но не думала, что в реальной жизни все это будет выглядеть настолько ужасно.
— Ваш друг прострелил себе голову, — спокойно проговорил Асмолов.
— Андрей покончил с собой? Самоубийство? Но зачем?!
— Вот вы мне и скажите, если он ваш друг! — хмыкнул чекист.
— Но он не такой близкий… — лихорадочно заговорила Зина. — Мы учились вместе, я не понимаю… У него ведь все было хорошо. Работа, карьера. Зачем ему кончать с собой? Он не мог этого сделать! Он не мог себя убить!
— А он оставил предсмертную записку, — лениво протянул Асмолов.
— Кто его нашел? Вы?
— Это не ваше дело! — вдруг обозлился Асмолов, и Зина вдруг заметила, что он снова стал обращаться к ней на «вы».
— Почерк его? — допытывалась она.
— Будет экспертиза.
— Мне можно посмотреть?
— Да сколько угодно! — Асмолов взял со стола, накрытого парчовой скатертью, какой-то клочок бумаги и протянул ей.
Зина развернула тетрадный листок в клеточку — в точности такой, на котором были написаны две адресованные ей записки. Это был почерк Евгения.