Книга Аскольдова могила - Михаил Загоскин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Эй ты, товарищ! — закричал он. — Добрый человек, послушай!
Но вместо ответа вблизи раздался шорох; потом, через минуту, вдали захрустел сухой валежник, и все утихло. Подождав несколько времени, Всеслав пустился далее, проехал мимо высокой сосны и достиг наконец опушки леса, который в этом месте окружал обширную поляну.
На самой средине этой поляны, под тенью нескольких берез, возвышалась, покрытая зеленым дерном, могила; над нею стоял деревянный крест, а подле него — молодая девушка в белом платье, похожем на греческий тюник. Тихий утренний ветерок играл цветным ее покрывалом; небрежно закинутое назад, оно то застилало ее длинные русые волосы, то обвивалось вокруг гибкого стана. Сложив крест-накрест руки, она смотрела задумчиво на могилу; крупные слезы капали из полуоткрытых глаз ее, но прелестное лицо девы было спокойно; на ее светлом челе изображалось какое-то тихое уныние, но эта кроткая печаль не походила на наше буйное земное горе.
Услышав позади себя тихий шорох, она торопливо обернулась: подле нее стоял Всеслав.
— О, не убегай, побудь со мною! — прошептал он едва внятным голосом, простирая к ней свои руки.
Девушка, которая отбежала уже несколько шагов, остановилась и устремила свой робкий и недоверчивый взгляд на трепещущего юношу.
— Чего ты боишься? — продолжал Всеслав умоляющим голосом. — И тебе-то бояться того, кто любит тебя более своей жизни!
Удивление и страх изобразились на прекрасном лице незнакомки. Она сделала Всеславу знак не подходить ближе и продолжала смотреть на него молча.
— Ах, вымолви хотя одно слово! — сказал тихо Всеслав. — Я уже слышал однажды твой голос, но ты говорила не со мною.
— Кто ты? — спросила наконец девушка. — Я тебя не знаю.
— Я Всеслав! — отвечал юноша, сделав шаг вперед.
Девушка вскрикнула от ужаса и пустилась бежать.
— Постой! — сказал с отчаянием юноша. — Постой, возьми хотя назад свое покрывало.
Незнакомка оглянулась и, увидев в руках Всеслава свое голубое покрывало, вскричала с детскою радостию:
— Так, это оно! Спасибо, добрый человек! Положи его здесь на траву.
— Но разве ты не можешь его взять из моих рук? — сказал Всеслав, сделав несколько шагов вперед.
— Из твоих рук! — повторила незнакомка с робостью. — Ты, кажется, незлой человек, — прибавила она, помолчав несколько времени, — но речи твои так чудны… Я боюсь тебя.
— Меня?.. О, если б ты знала, как я люблю тебя, то, верно бы, не стала бояться. Сколько раз я приходил на эту поляну для того, чтобы взглянуть на то место, на котором ты стояла, и молиться тому, кому ты молилась.
— Так ты не язычник? Ах, как я рада!.. Подойди, подойди — теперь я не боюсь тебя!
Всеслав подошел к девушке.
— Вот твое покрывало! — сказал он. — Но если я вижу тебя в последний раз, то не откажи мне: оставь его у меня.
— У тебя?.. На что тебе мое покрывало? — спросила с улыбкою незнакомка. — Разве ты девушка?
— Я не расстался бы с ним во всю жизнь мою: оно прикасалось к тебе, ты носила его.
— Да, и я очень плакала, когда его потеряла; мне подарила его матушка.
— А ты живешь вместе с матерью?
— Нет еще, — отвечала девушка, покачав печально головою.
— Так вы живете розно? Где же она?
— Вот здесь! — шепнула тихо незнакомка, указывая на могилу.
— Так она похоронена здесь? И ты, верно, приходишь сюда молиться ее праху?
— О, нет, я молюсь не ей, а за нее.
— Какому же ты молишься богу?
— Какому? Разве он не один?
— И ты знаешь его?
— А как же?
— Не его ли ты называла Искупителем?
— Да.
— Но кто же он?
— На небесах Он — Бог наш, а на земле был сыном Той, которую называют Пресвятою.
— А как зовут тебя?
— Я девушка, дочь Алексея, который живет в этом лесу; меня зовут Надеждою.
— Надеждою! — прервал с удивлением Всеслав.
— Имена моих сестер еще лучше, — сказала с простодушною улыбкою девушка, — их зовут Верой и Любовью.
— Надежда, Вера и Любовь! — повторил Всеслав, покачивая недоверчиво головою. — Ах, счастлив тот, кто заключает их в душе своей! Но разве это имена?.. Я вижу, — прибавил он печальным голосом, — ты издеваешься надо мною.
— О, нет, нам дали эти имена в Византии. Прежде мы не так назывались: меня звали Всемилою, а сестер моих Премиславою и Светланою; но эти имена языческие: ими грешно называться.
— Твоего отца зовут Алексеем; но кто он такой?
Этот вопрос смутил приметным образом девушку. Помолчав несколько времени, она отвечала:
— Он был прежде воином, а теперь кормится работою.
— Но для чего он живет в этом дремучем лесу?
— Он рубит дрова и продает их киевским жителям.
— И ты живешь с ним в этой пустыне? Тебе, должно быть, очень скучно?
— Да, зимою мне бывает скучно: кругом нас воют волки, ревут медведи, и на меня иногда находит такой страх, что я во всю ночь заснуть не могу; но в земле печенежской мне было еще скучнее. Вот когда мы жили в Византии, там нам было весело. Там остались мои старшие сестры. Когда они вышли замуж, то отец мой приехал сюда со мною и с матушкою; она все тосковала, прошлого года умерла, и теперь я живу с ним одна-одинехонька, — промолвила Надежда, бросив грустный взгляд на могилу.
— Но неужели ты никогда не бываешь в Киеве? — спросил Всеслав.
— Иногда, по ночам, я вместе с батюшкою хожу туда молиться.
— Но по ночам все храмы бывают закрыты.
— О, наш храм запереть не можно, — сказала с улыбкою девушка, — в нем нет ни окон, ни дверей. Да что ты меня об этом расспрашиваешь? Если ты не язычник, то, верно, приходил и сам туда молиться?
— Да где же это? — спросил с удивлением Всеслав.
— На высоком берегу Днепра, подле Аскольдовой могилы.
Всеслав отступил с ужасом назад.
— Как? — вскричал он. — Ты говоришь о развалинах этого христианского храма?
— Да. Батюшка сказывал мне, что это была святая церковь во имя чудотворца Николая. Злой Святослав разорил ее, но благодать Божия живет и среди ее развалин… Да что с тобой сделалось? Отчего ты так побледнел?
— Прощай! — прошептал глухим голосом Всеслав. — Мы больше никогда с тобой не увидимся.
— Так ты уже не хочешь приходить молиться на могиле моей матери? — сказала Надежда, потупив в землю свои кроткие голубые глаза.
— Нет! — вскричал с отчаянием юноша. — Я люблю тебя, а я не могу и не должен тебя любить: ты христианка!