Книга Королевский двор и политическая борьба во Франции в XVI-XVII веках - Владимир Шишкин

Политика Генриха IV по отношению к высшей придворной аристократии была в определённой степени продолжением курса Генриха III, который, окружая знать наибольшим придворным почётом и наделяя её высшими должностями в дворцовой иерархии, в то же время стремился рассредоточить властные полномочия особо влиятельных должностных лиц, прежде всего главного распорядителя французского Двора. Генрих IV нарочно не стал восстанавливать урезанные Генрихом III обязанности главного распорядителя, который прежде мог утверждать весь дворцовый штат и обладал сильным политическим влиянием. Отдав этот самый почётный придворный пост своему кузену Шарлю де Бурбону, графу Суассонскому, король определил ему весьма скромные обязанности: главному распорядителю вменялось руководить церемонией королевской трапезы, возглавлять штат гофмейстеров и дворян при королевском столе; на остальных же церемониях он был обязан делить полномочия с обер-церемониймейстером. Высокий уровень конкуренции внутри придворных клиентелл, столкновения группировок и великосветская борьба за право состоять при особе короля помогали Генриху IV возвышаться над дворянством и одновременно руководить двором, используя все возможности придворной игры.

Вместе с тем король, верный своей примирительной политике, избегал открытых конфликтов со знатью и никогда серьёзно не покушался на влияние высших аристократов при дворе, если оно не имело под собой открытых политических претензий, угрожающих его власти. В начале XVII в. самых знатных дворян по испанскому образцу всё чаще стали называть грандами. В своих мемуарах за 1608 г. Летуаль пишет: «При дворе говорили только о дуэлях, распутстве и публичных домах; там были приняты игры и богохульства; содомия, являющаяся самым мерзким из пороков, процветала при дворе… Бог наградил нас государем, столь непохожим на Нерона — добрым, справедливым, добродетельным и почитающим Бога, и который естественно ненавидел эту мерзость. Но во всём его дворе не было ни одного человека, чтобы рассказать Его Величеству о страхе, который испытывали из боязни дурного расположения и враждебности некоторых грандов, которых называли богами двора; предпочитали всячески угождать этим прекрасным богам (которые на деле являлись только дьяволами), забывая о Боге настоящем, гнев и кара которого обычно обрушиваются на королей и королевства, где люди совершают богохульства и живут безнаказанно».

Двор Генриха IV периода стабильности (1601–1610 гг.), где придворная жизнь во многом была подчинена грандам и их клиентеллам, явился естественным результатом политики короля. Восстановление придворного церемониала Генриха III поставило Генриха IV в затруднительное положение. В доме Бурбонов — королей маленькой горной Наварры, представителей младшей, Вандомской ветви этой фамилии — никогда не существовало традиции содержания большого двора и тем более механизма его управления, главной частью которого был церемониал. Укрепляя свою власть над благородным сословием посредством привлечения его ко двору, усиливая авторитет двора, Генрих IV тем самым утверждал королевское Величество, поднимая идею монархии на недосягаемую высоту. Официальные идеологи в это время развивали доктрину божественного права, идею королевского священства и христианской природы французской монархии. Двор для Генриха IV не являлся самоцелью, как для Генриха III, а был только средством замирения страны, гарантией внутриполитической стабилизации. Однако первый Бурбон разрывался между необходимостью поддерживать придворный церемониал и своей неспособностью его возглавлять. Он никогда не был и никогда не хотел быть церемониальным монархом, ему было чуждо придворное великолепие и роскошь. Режим экономии сюринтенданта финансов герцога де Сюлли сдерживал отчисления на содержание двора. Король не настаивал на строгом соблюдении дворянством дворцовых регламентов, которыми тяготился сам. Добившись превращения двора в символ дворянского единства и национального суверенитета, Генрих IV к концу своего правления в какой-то мере допустил, чтобы его двор существовал независимо от своего короля, в результате чего центрами придворной жизни стали гранды, царствующая королева Мария Медичи и, конечно, Маргарита де Валуа.

Хотя французский двор уже давно не напоминал «двор-караван» эпохи Франциска I и после окончания Гугенотских войн вновь «осел» в Париже, время от времени случались переезды и путешествия. В случае остановки для семьи короля и большого двора требовалось много жилья, которое изымалось на время у его владельцев. Квартирмейстеры короля, королевы, детей Франции, принцев и принцесс, соперничая друг с другом, резервировали «квартиры» для своих господ, следствием чего был беспорядок, ссоры, теснота и нехватка мест. Регламентом 1606 г. Генрих IV определил порядок распределения жилья при переездах: обязанность размещения двора возлагалась только на квартирмейстеров короля и их помощников, которые отмечали белым крестом дома для короля и его свиты, а жёлтым — для всех остальных. Специальные служащие предварительно занимались поисками места для размещения лошадей и транспорта.

Убийство Генриха IV католиком-фанатиком Равальяком и воцарение юного (9 лет) Людовика ХIII (1610–1643) при регентстве Марии Медичи во многом дезорганизовало придворную жизнь. Пользуясь попустительством регентши, высшая аристократиях пренебрегала придворным церемониалом и позволяла себе различные вольности. Уже в начале 1611 г. был составлен пространный список лиц, которые имели право въезжать во двор Лувра в карете или на лошади, что ранее было исключительной привилегией короля и его семьи. Торговля и спекуляции должностями, фаворитизм при дворе расцвели с новой силой, отнимая значительную часть бюджета страны. Если при Генрихе III расходы на содержание двора, включая личные расходы всей королевской семьи, представляли собой приблизительно четверть расходной части годового бюджета, то в правление Марии Медичи речь шла уже о трети. В своей ремонстрации королю в мае 1615 г. члены Парижского парламента просили его положить конец открытой торговле должностями, прежде всего в королевском доме, число служащих которого выросло почти на треть по сравнению с домом Генриха IV. Регентша Мария Медичи за короткий период растратила и раздарила всё, что было с таким трудом собрано герцогом де Сюлли, отстранённым от финансового управления. Возвысившиеся итальянские фавориты королевы — муж и жена Кончини — безнаказанно пользовались своим положением, брали взятки и наживались на этом. Правда, воссозданный Генрихом IV двор как социально-политический центр Франции с отлаженным рабочим механизмом демонстрировал свою стабильность во время новых социальных беспорядков в стране в 1610-е гг. и помогал Марии Медичи чувствовать себя уверенно.

«Я правила семь лет. Теперь корона меня ждёт только на небе», — произнесла регентша, когда узнала от придворной дамы, что её сын Людовик ХIII, казавшийся безвольным и маленьким ребенком, совершил дворцовый переворот в апреле 1617 г. Отстранение от власти Марии Медичи и её сторонников положило начало первым самостоятельным шагам молодого короля, равно как и новым реалиям придворной жизни. О дворе этого времени можно узнать из писем папского нунция во Франции кардинала Бентивольо: «Здешний двор превосходен, особенно сейчас, когда все принцы и почти все знатные сеньоры королевства находятся при короле. Но трудно себе представить, какая большая существует при дворе путаница, и никто не думает её исправлять, потому что чем больше толпы и неразберихи, тем это приятней. Знатные сеньоры и лица высокого достоинства, равно как и уступающие им по знатности полагают, что появление в королевской спальне перед очами монарха и рядом с ним является свидетельством чрезвычайного великолепия и торжества Его Величества».