Книга Дунай. Река империй - Андрей Шарый

Клеймо абсолютного злодейства хранит в своей утробе Гюнцбург, тихий баварский городок, отчеркнутый от Дуная линией железной дороги: это мемориал памяти жертв Йозефа Менгеле, хирурга-садиста из концлагеря Аушвиц-Биркенау. Военный преступник Менгеле, отвечавший за очередность уничтожения заключенных в газовых камерах, проводивший чудовищные медицинские эксперименты на еврейских и цыганских детях (особенно доктора интересовали близнецы, которых он сшивал воедино и которым с помощью химических препаратов пытался изменить цвет глаз), родился в Гюнцбурге. Капитана Менгеле назначили в Аушвиц-Биркенау после ранения на Восточном фронте; Железный крест он получил за спасение экипажа горящего танка. Достойный подвиг для военного врача, если не учитывать, погоны какой именно армии носил гауптштурмфюрер. Жизнью и смертью сотен тысяч заключенных Менгеле распоряжался 21 месяц, и жертв его экспериментов не счесть. Практику хирурга Менгеле продолжил в Латинской Америке, куда бежал под чужим именем через пару лет после войны. Он так и умер безнаказанным, не признав – и, очевидно, не осознавая? – своей преступной вины.

Такое встретишь нечасто: памятник убиенным от руки человека, который, выходит, самим фактом появления на свет покрыл родной город черной славой. Город, конечно, не виноват, однако гюнцбургская история довольно скудна и ей, очевидно, некого противопоставить дьяволу Менгеле: составители “ленты времени” на главном местном туристическом портале насчитали, хотя и стартовали с античного 75 года, лишь восемнадцать заслуживающих упоминания событий. Но поговорка “Стыд не дым, глаза не ест” – не про Германию. В 2005 году гимназисты Гюнцбурга, баварские мальчики и девочки, изготовили слепки десятков детских лиц, и теперь с вертикальной бронзовой плиты в сквере на улице Мюнцгассе, за углом от салона красоты фрау Беттины Баль, смотрят на мир десятки бронзовых глаз. Это глаза умерщвленных доктором Менгеле детей.

В бронзу отлиты здесь и слова австрийского журналиста Жана Амери (Хаима Мейера), автора сборника эссе “За пределами вины и искупления”, одной из главных книг о холокосте: “Никому не дано уйти от прошлого своего народа. О прошлом нельзя забывать, иначе оно воскреснет и превратится в новое настоящее”. Менгеле и Мейер были почти ровесниками, они родились и умерли с разницей в год. Мейер, как и Менгеле, 21 месяц провел в концентрационных лагерях, только провел совсем по-другому. После освобождения он уехал в Бельгию, взял французский псевдоним, двадцать лет отказывался писать по-немецки и ступать на немецкую землю. В отличие от доктора-нациста, скончавшегося от инсульта во время купания в океане, Мейер-Амери сознательно свел с жизнью счеты, приняв в 1978 году смертельную дозу снотворного. Он так и не смог забыть ужас концлагеря. А Менгеле концлагерь ужасом вовсе не казался.

Если от мемориала на Мюнцгассе повернуть налево и пойти по направлению к храму Пресвятой Девы Марии и меленькому дунайскому притоку Гюнц, то не минуешь еще одного памятника: “Корчак и дети”. Польский еврей Януш Корчак (Эрш Хенрик Гольдшмит) был всемирно известным педагогом и организатором варшавского “Дома сирот”. Он погиб в 1942 году вместе со своими воспитанниками в газовой камере лагеря Треблинка; на смерть учитель отправился фактически добровольно, потому что не счел возможным оставить в опасности детей. К Гюнцбургу Корчак не имел отношения. Однако, видимо, не так легко быть земляками Йозефа Менгеле. Памятник Корчаку открыли на полтора года раньше, чем монумент мертвым детским глазам.

Еще в Гюнцбурге есть парк развлечений Legoland, сказочная страна из пятидесяти миллионов разноцветных игрушечных кирпичей.

Главный город немецкого Дуная – Регенсбург, “поднявшийся” в Средние века до федерального, как сказали бы сейчас, уровня за счет прибыльной торговли, прежде всего солью. Барыши от успешных перепродаж позволили городскому совету перекинуть через Дунай каменный мост, по которому в 1147 году армия крестоносцев французского короля Людовика VII проследовала в далекий путь на Святую землю. Крестовый поход окончился неудачей, а вот мост на Дунае, самый старый из дошедших до наших времен, оказался почти вечным; за восемь с половиной веков существования он превратился из чуда технической мысли (310 метров, 15 пролетов) в историческую диковинку. Стоять на таком древнем Каменном мосту и глазеть, как быстрая дунайская волна разбивается об остроносые гранитные ледорезы, – сплошное удовольствие; вода кажется чистой, темной, течет пластами, словно жидкий мармелад. На южном берегу к башне моста примкнул древний соляной склад, основательный восьмиэтажный домище с острой крышей; в его недрах, помимо музеев и инфоофиса, расположен зал пивного ресторана “Историческая кухня”, чуть ли не самого знаменитого на Дунае. Уже пять веков, при всех политических режимах, здесь кормят свиными сосисками с кислой капустой, всё особого рецепта. Вместе с сытостью и сонливостью приходит идея немецкого дунайского озорства: вот бы какой-нибудь спесивый владетель взял и дерзнул переполнить реку пивом и населить ее вместо рыб сосисками!

Регенсбург. Старый мост. Литография XVII века.

Регенсбург. Открытка 1900 года.

Вольный купеческий Регенсбург, в котором власть герцогов и архиепископов уравновешивалась самоорганизацией ремесленных и торговых цехов, формально мог считаться общегерманской политической столицей, поскольку здесь (с 978 года время от времени, а с 1663 по 1806 год постоянно, с одним только восьмилетним перерывом) проходили заседания сословного собрания Священной Римской империи. Рейхстаг, может, немногое решал, однако добавлял Регенсбургу всенемецкого уважения и престижа. Еще важнее: добавлял самоуважения, ведь тогдашняя жизнь была устроена не так, как сейчас. Национальное сознание только формировалось, приличных дорог не существовало, как и регулярной почтовой связи. Бюргеры сидели за высокими стенами, окруженными со всех сторон опасностями неприветливого мира. Так что в представительном, но все же относительно скромном рейхсзале Старой ратуши – деревянные потолки, душные гобелены, витражные окна, массивная люстра, затхловатый воздух – кажется невероятным, что отсюда пытались управлять половиной Европы. Здесь же, на последней пленарной сессии, империю германской нации в 1806 году и распустили. По воле истории центром законотворчества Регенсбург стал, уже растеряв свой коммерческий потенциал: после взятия османами Константинополя и открытия Америки маршруты главных торговых путей сместились от баварского участка Дуная.

Виновными в экономическом спаде сочли иноплеменных торговцев: в 1519 году добрые горожане разгромили и выселили из Регенсбурга еврейскую общину, синагогу сожгли (ее контур обозначает теперь скульптурная композиция “Место встречи”), кладбище срыли (на его месте расположены архитектурные мастерские). Евреев и раньше здесь (как, впрочем, и почти по всей Европе) притесняли, по меньшей мере кощунственно дразнили: на южном фасаде величественного собора Святого Петра (пониже, но пошире Мюнстера), изукрашенном святыми, героями, символами и резьбой, красуется изображение свиньи, от сосков которой кормятся несколько иудеев. Каменные ермолки с их голов стесали, когда мир стал толерантнее, но до поры до времени надругательство христиан над чужой верой имело конкретный адрес: еврейский квартал располагался строго напротив собора.