Книга Арктические зеркала. Россия и малые народы Севера - Юрий Слезкин

Государство и ясачные люди

Какое бы положение ни занимал «дикарь» в цепи бытия, главным было его место в структуре государства. По словам Крашенинникова, вновь приобретенное научное знание «наипаче нужно великим людям, которые по высочайшей власти имеют попечение о благополучном правлении государства и о приращении государственной пользы». Государственное благо — польза, в отличие от выгоды, было важнейшей причиной существования чужаков, истинной целью просвещения и, задним числом, основным оправданием русского продвижения на восток. «Полезность» Сибири, согласно Миллеру, состояла в том, «чтоб тамошние места более Российскими жителями наполнить, дабы завоеванных народов удержать в послушании, и впредь бы оных от часу более присовокуплять к Российской державе». Поскольку Российская держава стала европейской империей, а Сибирь — российской колонией, существование покорных завоеванных народов рассматривалось как важный источник международного престижа. У России были свои собственные законные дикари, поскольку «ощутительно… сходство образа жизни, нравов и свойств грубых наших Народов со многими дикими других частей Света». И если величие измеряется количеством и разнообразием завоеванных народов, то в мире не было другого «Государства и Владения», которое могло бы сравниться с Россией. Греция и Рим, Старый Свет и Новый «могут хвалиться ироями своими сколько хотят», но неизвестно, «удалось ли бы им покорить чрез осмьдесят лет… осмую часть земли». И не просто одну восьмую, но «неудобнейшую и опаснейшую между всеми частями, где голод и стужа вечное свое имеют жилище». Парадоксальным образом Россия могла стать и богатейшей — если ее сокровища, местоположение и коренных обитателей сделать «полезными».

Полезность туземцев по-прежнему равнялась величине поставляемого ими ясака, но на протяжении XVIII в. количество и качество последнего продолжало снижаться. Типичной реакцией со стороны Петра и его преемников было стремление повысить эффективность бюрократии. Первый сибирский губернатор, князь М.П. Гагарин, был казнен в 1721 г., иркутский воевода — в 1722 г., а вице-губернатор Иркутска — в 1736-м. Множество чиновников низшего ранга было повешено, «бито кнутом нещадно» или наказано вырыванием ноздрей; а в 1730 г. Сибирский приказ, ликвидированный в горячие дни первых Петровских реформ, был восстановлен ради более эффективного контроля над местной администрацией.

Первые перемены наступили в 1727—1728 годах, когда правительство отменило государственную монополию на торговлю соболями, повысило тарифы, разрешило уплату ясака в денежном эквиваленте и переложило перевозку собранного ясака с плеч российских чиновников на плечи туземных старшин. Однако реформа привела к обратному результату: ясачные люди продавали шкуры купцам, а затем выплачивали государственным сборщикам деньгами; купцы по-прежнему успешно уклонялись от налогов; а государственные сборщики возмещали свои потери за счет более энергичного «воровства». Проиграв конкуренцию, правительство быстро восстановило государственную монополию на пушнину и запретило частным торговцам въезжать в ясачные волости. Однако, судя по непрестанным жалобам чиновников на купцов, политика разделения не дала желаемых результатов. Население Севера, как русское, так и туземное, слишком зависело от торговли, чтобы обращать внимание на увещевания из Петербурга.

Интоксиканты (спиртное, табак, чай), металлоизделия (в частности, котелки и топоры), орудия промысла (включая капканы) и некоторые продукты питания (особенно мука, масло и сахар) к тому времени стали незаменимыми элементами культуры аборигенов. Согласно чукотским преданиям, в число их соседей входили народы, которые могут расщепляться пополам и отдают крупную рыбу и выдр в обмен на табак; карлики ростом не больше руки от пальцев до локтя, которые платят за табак шкурами рыси и выхухолей; и косматые создания с человеческими лицами и телами полярного медведя, которые отдают целую куницу за маленький кусочек нагара из курительной трубки. «Все люди этой страны жаждут табаку в течение всей своей жизни».

Зависимость от торговли касалась не только ясачных людей и арктических кентавров. С упадком торговли пушниной и превращением иноземцев в инородцев большинство русских поселений в тайге и тундре потеряли свое коммерческое и военное значение. Между 1700 и 1782 г. в Березов, который Миллер назвал богатейшим городом Севера, переселилось только восемь новых семейств. Менее богатые острот и зимовья стали совсем небогатыми: в 1731 г. в Охотске было тридцать казаков, живших на рыбе и кореньях в разрушенных стенах, к середине века в Олекминске осталось тридцать постоянных жителей, а в Среднеколымске — шестьдесят.[31] Большинство детей и внуков первых поселенцев были охотниками-метисами, которые пользовались местными товарами и полагались на местных духов, причем «из пищалей и луков стрелять не умеют… а на боях противники, видя их простоту и незаобыкность, смело поступают». Не прошло и года, как Петр отменил свой указ о ношении немецкого платья в Сибири, и в начале XIX в. казакам было позволено носить кухлянки (верхние меховые рубахи) при исполнении официальных обязанностей.

Казачье жгитье на Камчатке не разнствует почти от камчадальского, ибо как те, так и другие питаются корением и рыбою, и в тех же трудах упражняются: летом промышляют рыбу и запасают в зиму, осенью копают коренье и дерут кропиву, а зимою вяжут из оной сети. Вся разница состоит в том: 1) что казаки живут в избах, а камчадалы по большой части в земляных юртах; 2) что казаки едят больше вареную, нежели сухую [рыбу], а камчадалы больше сухую; 3) что казаки из рыбы делают различные кушанья.

По мере истощения открытых для большинства русских поселенцев охотничьих угодий добытые у туземцев меха, кожи, рыба и бивни мамонта стали единственными товарами, которые они могли предложить купцам с юга в обмен на хлеб, орудия промысла и одежду. К концу XVIII в. значительное число бывших казаков и крестьян сделали своим единственным занятием торговое посредничество между ясачными людьми и остальной империей.

Рост торговли привел к установлению постоянной коммерческой сети, которая связывала общины поселенцев с обитателями тундры и тайги. У большинства ясачных людей были «друзья», которым те приносили свои товары и у которых получали свежие припасы. «Дружба» была обычным способом формализации отношений обмена на доколониальном Севере, и при отсутствии наличных денег русские быстро втянулись в эту систему. В рыночных терминах такие отношения были равносильны частной монополии: каждый купец имел исключительное право на продукцию своего «друга» (иногда включая ясак). Однако способность охотника выполнить условия контракта была существенно ослаблена грабежом со стороны сборщиков ясака, истреблением пушных зверей и последствиями употребления самого желанного на Севере товара — алкоголя. Как отметил один чиновник, «те ясашные тунгусы многие живут… по деревням у пашенных крестьян в работе и пропиваются на пиве и табаке и ясаку не промышляют».[32] Таким образом, монопольные «дружеские» отношения действовали в обоих направлениях: если ясачному человеку не удавалось представить ясак, то торговец, капитал которого обычно был невелик, вынужден был брать взаймы у своего поставщика с юга практически на тех же условиях, на которых «инородец» брал взаймы у него самого. Впрочем, отношения обмена были далеки от равенства: русские торговцы действовали в двух экономических системах и делали все возможное, чтобы извлечь выгоду из своего положения посредников.