Книга Бессмертная и невозвратная - Мэри Дженис Дэвидсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Пойду-ка я приму душ, — сказал он. — Увидимся, ребята.
До меня начало доходить, почему Синклер: а) избавился от Джесс; б) был невероятно вежлив при таких вызывающих обстоятельствах; в) не позволил мне вмешаться.
— Надеюсь, ты хорошо ее рассмотрела, дорогая, — сказал Эрик, прислушиваясь к шуму отъезжающей машины, — Потому что это был самый старый вампир, которого ты когда-либо видела или увидишь.
— Она просто сволочь.
Он пожал плечами.
— Она стара. Ее…очень сложно удивить. Но ты удивила. — Он улыбнулся, и это было словно лучик солнца в последний день зимы. — Ты была молодцом.
— Сложно ненавидеть того, кто любит хорошие фильмы. Хотя, если бы она взялась за Марка, мне точно пришлось бы ее отшлепать как следует.
У него на лице снова возникло странное выражение, словно он в ужасе, но ему также хочется рассмеяться.
— Ты…не делай этого. Или, если вдруг решишься, должна сначала обсудить это со мной. Никогда не начинай ничего с ней одна. Никогда, поняла?
— Да ладно, Синклер. Как будто я всегда так и делаю. Может, сформируем комиссию и будем голосовать по каждому вопросу?
Он прищурил глаза, но не перестал улыбаться.
— Слушай, прошу тебя. Она стара, как я уже сказал, и у нее много друзей. Друзей, которых она сама создала, если ты понимаешь, о чем я. Она…Можно сказать, она привыкла все делать по-своему. По-старому.
— Да, я поняла. Она старая, она упрямая сволочь, и думает, что люди — это такие тупые пакетики с едой, у нее миллион друзей и если я ей не понравлюсь, у меня будет куча неприятностей.
— У нас, — поправил он. — Очень важно, чтобы Марджори и подобные ей были на нашей стороне. Когда я был в Европе прошлой осенью…
Он никогда не рассказывал многого об этой поездке: привез мне красивый подарок и упомянул, что встречался с друзьями, только и всего.
— Ну?
— Скажем так, я ужаснулся тому, сколько вампиров было не на нашей стороне.
— Да, но ты же все исправил, верно? Ты всегда все налаживаешь. Как сегодня. И, кстати, ой — я согнула и разогнула руку: если бы я была жива, она бы сильно болела. — В следующий раз просто помахай мне, ладненько? Мне эта рука еще пригодится.
— Чтобы писать статьи в колонку «Дорогая Бетси».
— Это ты что, глаза закатил? — спросила я. — Эрик Синклер, ты что сейчас глаза закатил?
— О нет, возлюбленная. Я бы никогда не проявил неуважение к своей королеве.
Я засмеялась.
— В тебе столько дерьма, даже глаза коричневые.
— Они и так коричневые. — Признался он, сжимая меня в объятиях. Он так долго и так нежно меня целовал, что я забыла о Маргарет. Марджи. И вообще обо всех.
— Вообще-то, сейчас не время и не место, — пробормотала я ему в рот, пока он укладывал меня на одну из феноменально неудобных диванов в гостиной.
— Я сразу же замечу, если кто-то будет подходить, — ответил он, сдергивая с меня блузку и стаскивая штаны вниз, до колен.
— А что, если это я буду на подходе? — поддразнила я, лаская бугор в его штанах.
Он застонал.
— Не делай этого, если не хочешь, чтобы мы закончили, прежде, чем начать.
— Эрик, это звучит как слова мужчины, которым пренебрегают.
Он нашел силы откинуться на спинку дивана, расстегнуть штаны, откинуть мои трусики в сторону, и скользнул в меня с ловкостью фокусника.
— Мной пренебрегают, — прошептал он мне на ухо. — Если я не в тебе — значит мной пренебрегают.
— Какая банальность, — прошептала я в ответ. Схватившись за подлокотник дивана, я двинулась навстречу его выпадам. — А ведь мы диван сломаем.
Хрен с ним, с диваном.
И эта мысль — холодная и небрежная, но в то же время возбуждающая — взяла надо мной верх; я услышала, как что-то сломалось в диване, а потом я кончила, вцепившись в Эрика, пока его голос звучал в моей голове пылким шепотом желания:
О, моя родная, моя Элизабет, моя Королева, я люблю, люблю, люблю…
Надеюсь, он любит и диваны ремонтировать, потому что, кажется, это у нас было следующим в списке дел.
Он застонал и обмяк надо мной, я тоже издала стон.
— Убиваешь меня, — пробормотал он, — я же старик, а ты пытаешься убить меня.
— Эй, не я это начала, приятель. А ты все еще в расцвете лет. Мертвый парень в своем бессмертном расцвете лет, — хихикнула я.
— Ты смеешься надо мной, любимая?
— Нет, Эрик, — могильным голосом ответила я, прикусив губу, чтобы снова не рассмеяться.
— Это сломило бы мою тонкую душевную организацию, если бы я узнал, что ты смеешься надо мной в такой уязвимый момент.
— Я бы никогда так не поступила, Эрик. Так как это было — когда изобрели телеграф?
Он погнался за мной вверх по лестнице, а я мысленно сделала себе пометку: на этой неделе попросить кого-нибудь починить тот диван.
Около пяти утра я собиралась ложиться (наконец-то! какой же был длинный и странный день), как раздалось резкое «тук-тук» в мою дверь.
— Заходите, — позвала я, застегивая последнюю пуговицу на своей новой пижаме. Ах, какая же она приятная и мягкая на ощупь…
Джессика приоткрыла дверь, просунула голову в проем и застонала, взглянув на меня.
— Господи, Бетси! Да черт возьми, куплю я тебе нормальную пижаму, ладно? Не надо больше надевать эту хрень.
— Что? — заорала я. — Она же совершенно новая.
— Да? А что Синклер говорит по этому поводу?
— Какую часть фразы «совершенно новая» ты не догоняешь? А он ее еще не видел.
— Увидит ее и отменит свадьбу.
— Ой, да заткнись ты.
Я прошла к зеркалу и полюбовалась темно-синей фланелью в красный горошек. Рукава и штанины были длинноваты (я купила пижаму в мужском отделе, где я часто отовариваюсь, потому что я охрененно высокая), но через несколько стирок все придет в норму. И она была такая теплая.
— Ты поднялась не для того, чтобы хаять мою пижаму. По крайней мере, я на это надеюсь. Потому что, серьезно, это было бы просто глупо.
— Нет, конечно, не для того, чтобы хаять. Но я могла бы провести полночи, занимаясь именно этим.
— Говорит человек, который надевает футбольную майку, чтобы спать.
— Это абсолютно разные вещи.
— Думаю, мне больше нравилось, когда ты со мной не разговаривала.
— Поздно спохватилась. Слушай, я хотела поймать тебя, прежде чем вы ляжете спать…а где Синклер?