Книга История династии Сфорца - Леси Коллинсон-Морлей

Глава IV

Франческо Сфорца, герцог Милана

Поставив свою подпись под каждым из условий капитуляции, Франческо Сфорца, герцог Милана, официально вошел в свою столицу двадцать второго марта (эта дата представляется более вероятной, хотя Симонетта относит это событие к двадцать пятому числу). Рядом с ним верхом на лошадях ехали его жена, шестилетний Галеаццо Мария и его брат Алессандро. В его эскорте находились все главные официальные лица города и послы. На подмостках перед собором ему, одетому в белый бархат, были вручены символы герцогской власти. Гаспарре да Вимеркато передал ему скипетр, остальные знаки отличия преподнесли представители шести главенствующих аристократических фамилий Милана: Пустерла, Тривульцио, Висконти, Борромео, Лампоньяно и Марльяни. Затем он объявил своего сына графом Павии, а Вимеркато — графом Валенцы. Пять дней продолжались великолепные пиршества, с танцами и рыцарскими турнирами по утрам, о которых историк Каньола, бывший тогда управляющим герцогского двора, сообщает с явным удовольствием.

Сфорца желал, чтобы к нему относились как к наследнику Висконти, основывая свои притязания на некоем документе, который якобы был составлен в 1446 году.

Однако нет никаких доказательств того, что этот документ вообще когда-либо существовал. Тот факт, что новый герцог согласился на достаточно жесткие условия, в соответствии с которыми он, помимо всего прочего, подтверждал все прежние привилегии и брал на себя обязательство не менее восьми месяцев в году проводить в Милане, свидетельствует о том, что на самом деле он был обязан своим титулом миланским гражданам, которые присвоили себе полномочия императора.

Таким образом, в возрасте сорока девяти лет Франческо Сфорца добился своей заветной цели и занял самое высокое положение, которое когда-либо занимал кондотьер. Поэтому его считали идеальным правителем и воином эпохи кватроченто, того времени, когда в других ведущих государствах полуострова также начинали появляться лидеры, стремившиеся придать им некоторое подобие единства: в Неаполе — Альфонсо Арагонский, во Флоренции — Козимо Медичи, в Папской области — Мартин V. За исключением сферы культуры и покровительства искусствам, в чем правители меньших, но основанных намного раньше государств, таких как Римини, Урбино или Феррара, преуспели больше, Франческо Сфорца выдерживает сравнение с самими выдающимися своими современниками. Он был несомненно лучшим полководцем в Италии, однако своим успехом он обязан не только своему здравому смыслу, такту и дипломатическим способностям, но также, в некоторой степени, и своей супруге, которая дала ему право обладать герцогством. Весьма примечательны и то подлинное уважение, и та дружба, которые связывали его с самыми блестящими правителями его поколения, такими как Козимо Медичи и Федериго Урбинский. Еще одним его другом и почитателем был Энеа Сильвио Пикколомини, впоследствии Папа Пий II, один из самых влиятельных людей того времени, который часто встречался со Сфорца во время своего пребывания в Милане. Интересно описание Франческо, в котором он перечисляет те его качества, которые считались необходимыми для удачливого правителя: «Человек искусный в управлении государством, неутомимый, мудрый и умеющий быстро воспользоваться удачным стечением обстоятельств, хитрый и ловкий в обмане, осторожный и предусмотрительный в обхождении ловушек и в предупреждении намерений своего врага. На самом деле, он был столь талантлив и крепок, что даже человеку, не наделенному особым красноречием, не составило бы труда описать его портрет». Далее Пикколомино говорит о том, что в военном искусстве с ним мог соперничать только один полководец его времени, Никколо Пиччинино, но это сравнение более лестно самому Пиччинино, чем Сфорца.

В своих воспоминаниях Пий II рассказывает также о том впечатлении, которое произвел на него Сфорца, когда он ехал в Мантую на собрание 1459 года. Хотя Сфорца было уже около шестидесяти, он выглядел достаточно молодо, был высок и крепко сложен, суров на вид, спокоен и снисходителен в обращении, с властной осанкой, «с редким сочетанием физических и умственных способностей, непревзойденный в битве»; а ведь его деду едва доставало земли для пашни.

Разумеется, Франческо Сфорца обладал многими лучшими качествами своего отца, которые удачно сочетались с некоторой его изысканностью, позволившей ему чувствовать себя вполне естественно на своем месте в том огромном мире, и его полным контролем над своими чувствами и темпераментом. Он напоминает некоторых лучших римских императоров, Траяна, например, или Адриана, и это сравнение подтверждается его изображениями на медалях и портретах.

Разработав какой-либо план, он подчинял ему все остальное и был способен выжидать наилучшего момента для его исполнения. У человека с его амбициями не было другого выбора, кроме как принять моральные стандарты того мира, в котором ему приходилось действовать. Как отмечал Макиавелли, редко бывает, если бывает вообще, и менее всего в Италии эпохи кватроченто, чтобы человек поднялся от низкого к высокому положению, не прибегая при этом к насилию и обману, «ибо большие люди стыдом почитают неудачу, а не обманом полученный выигрыш». С точки зрения нравственных норм того времени, он, несмотря на двадцать два своих незаконнорожденных ребенка, мог быть образцом для подражания, поскольку был не мстителен и не злобен, с уважением относился к Церкви и, за редкими исключениями, справедлив в своих отношениях с другими людьми. Кроме того, он был таким блестящим оратором, что народ, согласно сохранившимся свидетельствам, слушал его так, словно бы он был вторым Нестором.

Сильный и энергичный, Франческо Сфорца имел успех во всех мужских состязаниях и мог выносить любые лишения. Спал он недолго, поскольку сон его был очень глубок. Ни личные заботы, ни шумный разгул военного лагеря не могли помешать его ночному отдыху. Подобно своему отцу, он предпочитал простую пищу и веселую компанию за столом. Доступ к Сфорца был прост, даже во время еды, он терпеливо выслушивал рассказы о чужих бедах, которые, в меру своих возможностей, старался облегчить. Он легко относился к своим прегрешениям. Когда Козимо Медичи упрекал его, призывая задуматься о своих детях, Франческо ответил, возможно, достаточно бестактно по отношению к этому великому купцу-правителю, что он никогда не был торговцем и теперь не склонен становиться таковым. Если его дети станут достойными людьми, то они будут жить в достатке; если же нет, то никаких его накоплений им все равно не хватит.

Одним из первых действий нового герцога стало восстановление замка в Милане. Некоторые миланцы выступали против, но вскоре эта идея была воспринята с энтузиазмом, и почти сразу же он смог приступить к возведению одного из двух великих памятников своего правления. «Каждый день у названного графа и герцога трудились 4000 работников, поэтому строительство быстро продвигалось», — сообщает хроника; на самом же деле работы часто останавливались ввиду недостатка средств. Макиавелли полагал, что строительство замка было ошибкой. «И если граф Франческо Сфорца, который стал герцогом, считался мудрым, но все же построил замок в Милане, то я говорю, что в данном случае он не был мудр. Дальнейшие события показали, что этот замок принес его потомкам несчастье, а не безопасность». Вместо того чтобы попытаться завоевать любовь своих подданных, Сфорца доверили свою защиту замку. Они потеряли свой город, как только он подвергся нападению, поскольку их замок оказался не только бесполезным, но даже вредным. Артиллерия сделала крепость более опасной для защищающихся, чем для нападающих, заключает Макиавелли.