Книга Краткая история мысли - Люк Ферри

Но чтобы эта истина могла удовлетворить вас, нужно смирение; а склонить вас к этому смирению весьма трудно. Что, в самом деле, невероятного, в особенности для вас, держащихся таких воззрений, которые сами по себе должны были бы приводить вас к подобной вере, — что, говорю, невероятного, если проповедуется, что Бог принял душу и тело человека? Почему из-за своих мнений, которые вы сами же опровергаете, вы не хотите быть христианами, как не потому, что Христос явился в уничижении, а вы горды?[33]

Мы обнаруживаем здесь то двойное смирение, о котором я говорил тебе выше: смирение Бога, согласного «унизиться» до того, чтобы стать человеком среди людей; смирение верующего, отказывающегося от использования своего разума, чтобы вложить все свое доверие в слово Иисуса и тем самым обрести веру…

Как ты теперь понимаешь, оба эти момента христианской теории, то есть определение божественного и определение интеллектуальной позиции, позволяющей войти с ним в контакт, являются полными антиподами теории греческой философии, на которую и нападает Августин. И это хорошо объясняется четвертым аспектом, о котором мы сейчас и поговорим.

Четвертый аспект: в свете того, что на первое место ставится смирение и вера, а не разум, «мышление через другого», а не «собственное мышление», философия не исчезнет окончательно, но станет «служанкой религии». Эта формулировка возникает в XI веке под пером святого Петра Дамиани, христианского теолога, близкого к папству. Она станет широко известной, потому что отныне в христианском учении разум должен быть целиком и полностью подчинен направляющей его вере.

Таким образом, на вопрос «Существует ли христианская философия?» следует отвечать с некоторыми нюансами. И ответ будет таким: и да и нет.

Нет, потому что в христианстве, как и в других крупных монотеистических религиях, самые высокие истины являются «истинами откровения», то есть истинами, переданными через слово пророка, мессии или, в случае христианства, через откровение самого сына Божьего, Христа. Именно в качестве таковых, в силу их тождества с Тем, кто их нам открывает, эти истины являются предметом согласия, действительного верования в них. Можно было бы сказать, что в христианстве больше нет места для философии, поскольку все самое важное решается через веру, а учение о спасении — и мы еще к этому вернемся — становится целиком и полностью учением о спасении через другого, через Божью благодать, а не нашими собственными силами.

Но с другой стороны, несмотря ни на что, можно также утверждать, что все же существует определенная христианская философская деятельность, хотя она и вторична по отношению к собственно учению о спасении. Чему же она служит в этом своем подчиненном, но все же иногда очень важном статусе?

Апостол Павел в своих посланиях несколько раз подчеркивает: разум, а следовательно, и чисто философская деятельность играют двойную роль. С одной стороны, как ты наверняка знаешь, если ты уже однажды открывал Евангелие, Христос постоянно изъясняется символами и притчами. А вот их-то как раз и нужно истолковывать, если мы хотим увидеть в них глубинный смысл. Хотя слова Христа напоминают различные устные предания или волшебные сказки и обращаются ко всему миру одновременно, все равно требуется мыслительное и интеллектуальное усилие, чтобы правильно их истолковать. Как раз это станет новой задачей философии как «служанки религии».

Но Писание нужно не только прочитать. Необходимо также понять «творение» Бога, то есть природу, разумный подход к которому должен помочь нам увидеть, что она, так сказать, «доказывает» существование Бога через благость и красоту его деяний. С XIII века, благодаря, в частности, Фоме Аквинскому, эта деятельность христианской философии будет приобретать все большее значение. Именно она приведет к выработке того, что теологи будут называть «доказательствами существования Бога», а главное, к попытке показать, что, поскольку мир совершенен — в чем греки не ошибались, — следует допустить, что существует разумный создатель всех этих чудес.

Я не буду здесь вдаваться в детали, но ты и сам видишь теперь, в каком смысле можно говорить о том, что христианская философия существует и не существует одновременно. Разумеется, для разумной деятельности остается место. Прежде всего она призвана истолковывать Святое Писание и постигать природу, чтобы обнаруживать в ней божественное учение. Но вместе с тем очевидно, что учение о спасении уже не является делом философии, и даже если между истинами Откровения и истинами разума в принципе нет противоречия, первые всегда приоритетны по отношению ко вторым.

Отсюда пятый и последний аспект: не будучи больше учением о спасении, а всего лишь его служанкой, философия станет «схоластикой», то есть, в собственном смысле этого термина, школьной дисциплиной, а не мудростью или учением о жизни. Это очень важный момент, потому что он во многом объясняет тот факт, что и сегодня, когда многие думают, что эра христианства уже завершилась, большинство философов продолжают отвергать идею о том, что философия может являться учением о спасении или даже обучением мудрости. В школе, да и в университете, она по большей части стала историей идей, дополненной рефлексивным, критическим или аргументационным рассуждением, или дискурсом. В этом смысле она разошлась с древнегреческой мыслью и превратилась в чисто «дискурсивное» (то есть относящееся только к рассуждению, а не к практике) обучение, которое как раз и именуется схоластикой.

Этот разрыв происходит как раз с возникновением христианства, когда философия прекращает призывать своих учеников практиковать упражнения в мудрости, которые являлись основой ее изучения в греческих школах. И это вполне понятно, ведь учение о спасении, основанное на вере и Откровении, больше не относится к сфере разума. А значит, совершенно нормально, что оно не является делом философии. Философия же чаще всего будет сводиться к простому разъяснению понятий, к ученым комментариям к реальности, превосходящей ее и лежащей за ее пределами: в этот период философствуют о смысле Писания или о природе как творении Божием, но еще больше о конечных целях человеческой жизни. Сегодня тоже кажется само собой разумеющимся, что философия должна отталкиваться от внешней по отношению к ней реальности и об этой же реальности говорить: это — философия науки, права, языка, политики, искусства, морали и т. д., но почти никогда, боясь показаться смешной или наставительной, она не говорит о любви к мудрости. За очень редкими исключениями современная философия, хотя она больше и не является христианской, ничтоже сумняшеся примиряется с тем вторичным и подчиненным статусом, который ей отвело христианство.

Мне лично очень жаль, что так происходит, и я попробую объяснить тебе причины своего сожаления в главе, посвященной современной философии.

А пока давай лучше посмотрим, как на основе этой новой теории, основанной на доселе невиданной концепции божественного и вере, христианство будет развивать ту мораль, которая, с многих точек зрения, станет полным разрывом с миром древних греков.