Книга История Англии для юных - Чарльз Диккенс

И вот в одно утро в тюрьме нашли хладный труп дряхлого восьмидесятилетнего старца с чудовищно изуродованными веками, скрытыми от глаз тюремщика повязкой, но не скрытыми от Всевидящего Ока! Когда-то он был Робертом Нормандским. Пожалеем его!

В то время, когда Роберт Нормандский оказался в плену у своего брата, его маленькому сыну было всего пять лет. Ребенка тоже схватили и привели к королю. Он захлебывался рыданиями, так как при всей своей несмышлености понимал, что ему нечего ждать добра от августейшего дядюшки. Не в обычае короля было щадить тех, кто попадал к нему в руки, но в его бесчувственном сердце, видно, шевельнулось сострадание к бедняжке. Казалось, он сделал над собой великое усилие, чтобы воздержаться от жестокости, и велел увести мальчика. Тогда один дворянин (по имени Илия де Сен-Сан), женатый на дочери герцога Роберта, взял его к себе и окружил всяческой заботой. Однако Генрихова милосердия хватило ненадолго. Не минуло и двух лет, как он послал своих людей в Сен-Сан с приказом забрать оттуда ребенка. Хозяина в ту пору не было дома, но его преданные услуги вынесли спящего малыша из замка и спрятали в надежном месте. Когда де Сен-Сан вернулся и услышал о поступке короля, он увез мальчика за границу и повел за ручку от двора ко двору, от короля к королю, повсюду рассказывая о его правах на английский престол и о том, как его дядя, знающий об этих правах, мог бы сгубить племянника, если бы тот вовремя не скрыться.

Юность и невинность пригожего маленького Вильгельма Фиц-Роберта (ибо так его звали) завоевали ему тогда много друзей. Когда он возмужал, король Франции в союзе с французскими графами Анжуйским и Фландрским выступил на его стороне против Генриха и позахватывал в Нормандии множество городов и замков, принадлежавших английскому монарху. Но король Генрих, как всегда хитрый и коварный, стал подкупать Вильгельмовьк друзей: кого деньгами, кого посулами, кого высокими постами. Он умаслил графа Анжу, пообещав женить своего старшего сына, тоже Вильгельма, на графской дочери. И вообще всю свою жизнь этот король полагался только на такие сделки. Он верил (как после него многие короли, в том числе один недавно правивший французский король), что порядочность и честь любого человека — товар, который можно приобрести по той или иной цене. Несмотря на: это, он так боялся Вильгельма Фиц-Роберта и его друзей, что, дрожа за свою жизнь, долгое время не укладывался спать — даже в собственном, набитом стражниками дворце, — не положив рядом с собою меч и щит.

Стремясь укрепиться во власти, Генрих с большой помпой помолвил свою старшую дочь Матильду, тогда восьмилетнюю девочку, с Генрихом Пятым, императором германским. Желая дать за ней богатое приданое, он немилосердно обобрал англичан, а потом, дабы они не слишком унывали, потешил их пышной процессией и торжественно препоручил Матильду германским послам, сопроводившим маленькую принцессу в страну ее жениха, где ей предстояло воспитываться.

К несчастью, его королеве, Мод Добросердечной, недолго оставалось жить. Этой кроткой женщине грустно было думать, что единственная надежда, с которой она выходила замуж за немилого человека, — надежда примирить нормандцев и саксов, — не сбылась. Когда она умирала, не только Нормандия, но и Франция подняла оружие против Англии, так как король Генрих, увидя, что грозившая ему опасность миновала, отступился от всех обещаний, которыми он подкупал и умасливал французских вельмож, и те, естественно, против него объединились. Немного повоевав, без большого убытка для кого-либо, кроме несчастного народа (ведь народ, что ни случись, всегда в убытке), Генрих опять начал обещать, подкупать и умасливать. В конце концов, тысячу раз побожившись, что теперь он не лицемерит и слово свое сдержит, король, с помощью римского папы, радевшего о прекращении кровопролития, сумел заключить мир.

Тотчас по заключении мира король со своим сыном Вильгельмом и большой свитой отправился в Нормандию, чтобы представить наследного принца нормандскому дворянству и, выполняя уговор (который хотел было нарушить), обручить его с дочерью графа Анжу. Обе церемонии прошли как нельзя лучше, с большим великолепием и воодушевлением, и двадцать пятого ноября 1120 года от Рождества Христова вся свита приготовилась погрузиться на корабль в гавани Барфлера, чтобы отплыть домой.

В тот самый день и в том самом месте пришел к королю некий капитан Фиц-Стефан и сказал:

— Государь! Мой отец всю жизнь служил на море вашему отцу. Он вел галеру с золотым мальчиком на носу, на которой ваш родитель плыл завоевывать Англию. Нижайше прошу вас, государь, дозволить мне оказать вам ту же услугу. Здесь у меня стоит несравненный парусник, прозванный «Белой Ладьей», с пятьюдесятью чудо-матросами на борту. Я умоляю вас, государь, удостойте слугу вашего чести перевезти вас в Англию на «Белой Ладье».

— Мне искренне жаль, любезный друг, — отвечал король, — что корабль для меня уже приготовлен и я не могу (по этой лишь причине) выйти в море с сыном человека, служившего моему отцу. Но принц и его свита поплывут с тобой на несравненной «Белой Ладье» с пятьюдесятью чудо-матросами на борту.

Часа два спустя королевский корабль пустился в путь в сопровождении целой флотилии и, подгоняемый всю ночь свежим попутным ветром, наутро благополучно пристал к берегам Англии. А еще затемно люди на некоторых судах услышали едва различимый отчаянный вопль, разнесшийся над пучиной, и подивились, что бы это могло значить.

Узнайте же, что наследный принц был избалованным беспутным восемнадцатилетним юнцом, который презирал англичан и заявлял, что, взойдя на престол, наденет на них ярмо, как на волов. Он поднялся на борт «Белой Ладьи» со ста сорока подобными себе юными аристократами и аристократками, в числе коих были восемнадцать дам голубых кровей. Всего на несравненной «Белой Ладье», вместе со слугами и командой, поместилось триста душ.

— Фиц-Стефан, — сказал принц, — поставь три бочонка вина твоим пятидесяти чудо-матросам! Мой августейший отец уже в открытом море. Сколько времени мы можем здесь веселиться, не рискуя причалить к берегам Англии позже других?

— Ручаюсь вам, мой господин, — отвечал Фиц-Стефан, — что, если мы снимемся с якоря в полночь, к утру мои пятьдесят удальцов обойдут на «Белой Ладье» быстрейший корабль из королевской флотилии!

Тут принц приказал всем веселиться. Матросы накинулись на три бочонка вина, а принц и его высокородные попутчики принялись отплясывать при лунном свете на палубе «Белой Ладьи».

Когда она наконец покинула Барфлерскую гавань, на ней не оставалось ни одного трезвого матроса. Но все паруса были туго надуты и весла дружно гребли. Фиц-Стефан стоял у кормила. Молодые веселые кавалеры и прекрасные дамы в разноцветных ярких плащах, защищавших их от холода, болтали, смеялись и пели. Принц призывал гребцов сильнее налегать на весла, дабы не посрамить «Белой Ладьи».

Трах! Вопль ужаса вырвался из трехсот сердец. Тот самый вопль, отзвук которого был услышан на далеких кораблях королевской флотилии. «Белая Ладья» налетела на подводную скалу — дала течь — стала тонуть!

Фиц-Стефан втолкнул принца и нескольких дворян в лодку.

— Отваливай, — прошептал он, — и греби к берегу. Он близок, а море не бурно. Остальные должны умереть.