Книга Дорогами войны. 1941-1945 - Анатолий Белинский

– Что мы совершили! Что мы сотворили!.. – тихо бормотал командир злополучного орудия.

Старшина суетливо ходил между людей и лошадей, изредка наклонялся, трогал кого-то за плечо и растерянно ободрял.

– Братцы! Вы живы? Я сейчас только до саней добегу за сухарями. Братцы!! Да что же это такое! Да разве мы ее втащили? Вовек не забуду эту минуту! Братцы! Я сейчас! Сейчас вас поднимать буду…

Он притащил из своих запасов несколько сухарей, совал каждому по кусочку в рот. Кое у кого от нервного перенапряжения появились слезы. Прошло несколько минут, прежде чем начало проходить наше оцепенение. Люди с трудом отрывались от земли и, поднимаясь на ноги, направляли свой взор прежде всего туда, где несколько минут назад утопала в болоте гаубица.

Каждый плюнул на это место.

– Навечно запомню это место. Если останусь жив, сюда буду приезжать.

– Большей трудности нам не видать вовек.

– Теперь легче воевать будет.

Волошин, пошатываясь на ногах, подходил к каждому, клал руку на плечо, смотрел пристально в глаза солдату, словно узнавая его впервые, и повторял одну и ту же фразу:

– Спасибо, браток!

– Спасибо, браток! Никогда не забуду!

– Ладно! Чего уж теперь орать-то?.. Надо лошадей скорей поднимать, а то застынут.

Все стали поднимать на ноги лошадей, нежно трогали их головы, смотрели в их удивленные, широко раскрытые глаза, обращали к ним всевозможные слова нежности.

– Вставай, родная! Вставай! – колдовал у коренной ездовой. – Нам тоже досталось.

Он совал ей в рот свернутый жгутик сена, припрятанного когда-то на этот самый случай в дальнем уголке зарядного ящика. Вскоре наша батарея двинулась догонять колонну полка.

Сейчас, спустя много лет, когда мне задают вопрос, что больше всего запомнилось на войне, я вспоминаю этот случай, как мы тащили орудие из болота на дорогу.

Да, война – это не только героизм. Отвага, самопожертвование в прямой схватке с врагами. Это тяжелейшая пора физических испытаний, это неимоверный, до полного физического изнеможения, труд солдата во имя одной и той же победы!

Мясной Бор

Мясной Бор в годы войны – это огромная мясорубка, место гибели Второй ударной армии, место боев за ее вызволение из гнилых болот, это вереница скорбных памятников людям, отдавшим свои жизни за прорыв блокады Ленинграда. Тысячи и тысячи людей пали на берегах реки Полисть, за Большое и Малое Замошье, за Теремец Курляндский, нашли свою смерть в безбрежных болотах вокруг Мясного Бора.

Когда я в составе 6-го гвардейского артполка прибыл в район Мясного Бора, мне не раз приходилось слышать солдатский спор о том, как в действительности называется эта деревня: Мясной Бор или Зеленый Бор. Говорили, что деревня, возле которой мы находимся, называется Зеленый Бор, что это – географическое название этого места, как оно обозначается на картах. В название Мясной Бор ее будто бы перекрестила солдатская молва в память о невиданном массовом кровопролитии, которое здесь происходит. Но деревня Мясной Бор испокон веков носила такое название, так она была обозначена на картах довоенных выпусков.

Мясной Бор оправдал свое название – человеческого мяса вокруг него предостаточно поглотили болота. Кровавые бои здесь шли за узкую полоску земли, за узкий коридор, в который вошла Вторая ударная армия, чтобы прорвать кольцо блокады Ленинграда. Но тогда, в январе 1942 года, добиться успеха она не сумела, и наступление было приостановлено. Вскоре, во второй половине января, она начала новое наступление, прорвала оборону немцев и, отбросив их за Волхов, заняла Мясной Бор. Возле этой деревни Вторая ударная вклинилась в немецкие тылы и начала стремительное наступление на Любань. Была занята обширная территория, которая по периметру составляла более двухсот километров. Войска Второй ударной армии углубились на 70-80 километров, но ввиду отсутствия пополнения силы армии иссякали. Снабжение ее было затруднено. Коридор, в который вошли Вторая ударная армия и кавалерийский корпус генерала Гусева из трех дивизий, имел в ширину примерно четыре километра и под нажимом немецких войск постепенно суживался.

Когда наш артполк прибыл под Мясной Бор, коридор был еще открыт. Помню, как я вышел на открытое место и наблюдал столбы дыма – горели бензовозы и танки. Немецкая авиация расправлялась с ними на единственной фронтовой артерии – кругом были непроходимые болота. Был тот самый момент, когда солдаты обсуждали приказы.

– Загоняют технику, машины, а прикрытия от немецких самолетов никакого нет. Скоро захлопнется все это дело, ширина-то прорыва всего четыре километра, слева и справа простреливается, – зло комментировал командир орудия.

Наша дивизия стояла в горловине этого прорыва, а лучше сказать, в горловине мешка, в который втянулась Вторая ударная и билась смертным боем с отборными частями группы Венделя. Дверь в коридор то открывалась, то закрывалась.

В самый разгар боев в окружении оказались десять стрелковых дивизий и несколько дивизий из других армий, семь стрелковых бригад, гвардейский минометный полк «катюш», артполки РГК, множество дорожных, саперных, автомобильных батальонов, медсанбатов и полевых госпиталей – всего до сорока отдельных боевых частей. На их долю выпало изведать все ужасы, которые обычно выпадают на долю окруженных частей. Но тяготы и ужасы, выпавшие на долю окруженных частей Второй ударной армии, не знал ни один фронт Отечественной войны. В боях за вызволение наших войск, попавших в окружение, принимало участие множество частей и соединений, в том числе и наша 65-я стрелковая дивизия. Обе стороны дрались с небывалым упорством и ожесточением.

Однажды я стоял возле дороги, по которой непрерывным потоком шли машины с боеприпасами, продовольствием, горючим, и встретил своих друзей из 172-го гаубичного артполка, который после боев под Тихвином был выведен в резерв. Они проходили мимо меня бодрые, веселые, отпускали в мой адрес шутки. Птичкин, Арсеньев, Рутченко…

– Однако неплохо устроились тут, смотрите, не пролежите бока!

– Дожидаетесь, когда для вас проход прорубят!

Они погибли, все до единого, в окружении…

Пехотные части дивизии несли большие потери. Восполнять их пришлось за счет тыловых частей и артиллерии. Пополнение поступало редко. Поэтому я не удивился, когда в батарею пришел приказ срочно направить одного командира с переносной радиостанцией в штаб 60-го стрелкового полка, который разместился в одном из домов Мясного Бора. Из командиров на огневой позиции был только я. Сборы были недолги. Я вызвал старшину, приказал ему захватить с собой рацию. Старшина оказался сметлив, ему можно было дать приказ взять, а отдать что-либо – это было выше его сил. Он просто сказал, что батарейки сели, и если требуется рация, штаб пехотного полка найдет ее, у них есть. Я отправился в штаб без рации.

Пришел на станцию Мясной Бор, увидел улицу вдоль железной дороги и ни одного человека на ней. Я шел по улице безмятежно, намереваясь зайти в какой-нибудь дом спросить, где расположился штаб 60-го полка. Вдруг увидел выбежавшего из дома командира в полушубке. Он юркнул на задворки и, пригнувшись, приготовился бежать к лесу. Увидев меня, махнул мне рукой, и я бросился за ним в направлении к лесу.