Книга Проклятие Клеопатры - Анна Данилова

Зою же, напротив, держали словно специально для приватных танцев, и это определилось уже через две недели ее пребывания в клубе. Эти две недели были и для нее самой проверкой и стали, пожалуй, самыми тяжелыми в психологическом плане. В моменты, когда ей было особенно противно танцевать перед каким-нибудь неприятным (по разным причинам) клиентом, ее вдруг словно окатывало холодной водой, она словно слышала голоса родственников, твердящих о том, что профессия танцовщицы не сможет ее прокормить, что это несерьезно, что все это временно, что надо получать нормальное образование… Но она тотчас вспоминала о том, как они поступили с ней, как подсунули документы на подпись, после чего она лишилась родительской квартиры, и все снова переворачивалось в ее сознании, и она начинала думать, что танцы — это ее призвание и что когда-нибудь она сможет стать режиссером собственного танцевального шоу. Но вот дальше ее фантазия работать отказывалась. Она не видела этого шоу. Она не понимала, что она еще может придумать, чем удивить публику. И вот тогда она чувствовала себя особенно слабой и никчемной, а потому способной лишь на то, чтобы распалять богатых мужиков в кабинете приватного танца. Она начинала презирать себя, и так гадко становилось на душе, что ей хотелось только одного — забиться куда-нибудь, чтобы ее никто не видел, и разрыдаться.

Но основным ее страхом был страх за ребенка, который уже жил в ней и наверняка находился в шоковом состоянии от того, чем занимается его мать. Беременная стриптизерша — почти как беременный папа римский. Бред.

Каждый день она ждала разоблачения. Старалась ни с кем не заводить дружбу, держалась особняком. Не участвовала в попойках, которые изредка устраивали стриптизерши в соседнем ресторане, не ходила ни к кому в гости, избегала откровений со стороны девушек и сама ни с кем не откровенничала. Знала, понимала, что рано или поздно ей за эту независимость предъявят счет, что наверняка что-то подстроят (она читала о разных штуках на стрип-форумах), но время шло, и, к счастью, пока что ее никто не донимал. Возможно, всех устраивало то, что ее и в зале-то почти никогда не бывало. Кабинет стал ее адом и раем одновременно. В кабинете она пряталась от девушек и ротатора, но не могла спрятаться от взгляда клиента, который ее не то что раздевал (она и так оставалась практически без одежды), снимал с нее кожу и готов был ее проглотить…

Свой вечер она начинала обычно, сидя на диванчике в самом углу зала. Потягивая безалкогольный коктейль, она старалась вжаться в мягкую спинку дивана, чтобы ее вообще не было видно. Конечно, это было нереально, и она просто придумывала себе эту темноту, в которой ее не заметят. Освещение в зале было устроено таким образом, что при желании можно было как следует разглядеть любую девушку.

«Я — проститутка», — говорила она себе в тот вечер, когда ее тошнило и от коктейля, и вообще от самой обстановки. Ей казалось, что даже танцовщица на пилоне движется синхронно с приступами ее тошноты. Настроение было отвратительным, и она, в который уже раз, подумывала о том, чтобы бросить работу в клубе.

— Вот ты где, ласточка… — услышала она возле самого уха, и задумчивость ее разбилась вдребезги, уступив место грубой реальности. Перед ней стоял Петр Захаров. Холеный, красивый, сытый, богатый, и смотрел на нее, как ей тогда показалось, с презрением или даже отвращением.

— Добрый вечер, Петр Аркадьевич, — улыбнулась Зоя, выпрямляясь и принимая томную позу. Играть так играть. Вернее, работать!

— Не ожидал тебя здесь увидеть.

— А я — вас, — она наклонила голову и бросила на него такой взгляд, что он, не выдержав, отвернулся. Она научилась этому взгляду недавно. Смотрела так долго и пристально, словно пытаясь проникнуть в самую душу клиента.

— Что, милая, совсем все плохо? — Нет, он не презирал, он даже как будто бы жалел ее.

— У меня все прекрасно.

— У тебя было бы все прекрасно, если бы ты согласилась тогда родить мне ребенка, — он пересел к ней, и она положила ему руку на плечо. Снова заглянула в глаза. — Еще не поздно, — шепнул он ей на ухо. — Надеюсь, ты не успела здесь подцепить какую-нибудь заразу?

— Петр Аркадьевич, не слишком ли грубо?

— Да слышал я, чем вы здесь занимаетесь!

— Поэтому, наверное, пришли? Не можете в нормальном обществе встретить девушку, полюбить ее и сделать матерью своего ребенка?

— Скажи еще — жениться на ней?

— Почему бы и нет? Вот развелись бы и женились.

— Уже.

— Что «уже»?

— Развелся.

— Поздравляю.

— Ты что здесь делаешь, а, Зоя? Какого ты здесь?..

Ей, и без того страдающей от пребывания в клубе, вдруг захотелось расплакаться. Она читала, что плаксивость — одно из проявлений играющих на нервах гормонов беременных.

— Ты куда тогда сбежала? С кем? Я отвернулся, пока ты разглагольствовала о литературе с этим писателем, как его… Шорохоффым, потом гляжу — пропала.

— Скучно стало, вот и ушла.

— Меня почему не нашла? Я бы тебя прово-дил.

— Знаем мы ваши проводы.

— Бросай работу, переезжай ко мне.

— Закажите мне шампанское, — она снова улыбнулась, да так, что ей показалось, что у нее чуть не лопнула верхняя губа. Еще немного, и с ней случится истерика.

— Да я и так дам тебе денег сколько захочешь.

— Я не проститутка.

— Знаю… Ты думаешь, что я обратился бы с просьбой родить мне наследника к девушке легкого поведения? Уж, наверное, я навел о тебе справки. И вдруг ты — здесь? Признаться, я шокирован. Почему?

— Не ваше дело, Петр Аркадьевич.

— Так, я все понял… Ты можешь сделать вид, что будешь танцевать для меня приватный танец?

— Хоть сто порций, — ответила она серьезно. — Поговорить хотите? В душу залезть своими грязными ногами?

— Нет, поговорить о тебе, вправить тебе мозги.

В кабинете все казалось малиновым от лампы.

— Что вам нужно от меня? Хотите сделать меня своим личным инкубатором? Нет, нет и еще раз — нет!

— Ты нравишься мне, Зоя. Переезжай ко мне.

— Да мы с вами едва знакомы! За кого вы меня принимаете?

Она включила музыку и принялась танцевать. Захаров сидел, потрясенный, и молча смотрел на нее. Она видела, как он напрягся, на лбу его выступил пот. В кабинете было жарко, а на Захарове был тесный костюм.

— Да, я вижу, ты очень хороша… Послушай, Зоя, зачем тебе это? И ты вот так каждый вечер танцуешь для мужиков? Ты себя-то уважаешь? Я понимаю, все это ради денег, хочешь, я дам тебе сколько тебе нужно?

Она, изгибаясь всем телом, откинулась на большой круглый пуф, находящийся на ковре в самом центре кабинета, и сняла с себя красный бархатный корсет.

— Я серьезно. Сколько тебе нужно, чтобы ты отсюда ушла?