Книга Сталин. Кто предал вождя накануне войны? - Олег Козинкин

«Приходится только гадать, что думал Сталин о готовности Вооруженных Сил в канун войны? Полагал ли он, что войска встретят во всеоружии нападение, сказать трудно. Его вина бесспорна в том, что он не проверял это.

Зная, что Сталин накануне вызывал работников Москвы (Щербакова, Пронина и других) и требовал от них быть в эту ночь начеку и не отпускать секретарей райкомов, или что он днём 21 июня лично звонил И.В. Тюленеву, напрашивается вывод, что он беспокоился за оборону. Не полагался ли он после вызова Тимошенко и Жукова (около 17 часов) целиком на их расторопность и повышенную готовность? Об этом могли бы сказать они сами».

Похоже, слишком доверился «тиран» военным в этом вопросе. Но с другой стороны — а как он мог «не доверяться»? Для чего тогда существуют военные?? Это их обязанность — иметь вооружённые силы в достаточной боеготовности и быть готовыми, получив необходимые данные о возможной угрозе и необходимые указания по повышению боеготовности, выполнить их точно и в срок.

«И сейчас задаёшься вопросом, когда осознал Сталин свою ошибочную позицию по отношению к договору с Германией? Конечно, когда наступление стало фактам, его отрицать было невозможно. Но неверие, или, может быть, правильнее в данном случае сказать, сомнение, что немцы напали на Советский Союз, существовало даже после первых известий о войне. Что переживал в этот момент лично Сталин, когда ему доложили о начале войны, мне не известно, но говоривший со мной по телефону Г.М. Маленков, которому я доложил о налёте на Севастополь в 3 часа 20 минут, явно не хотел верить. Доказательством этому служит его перепроверка моих сведений у командования Черноморского флота.

Это даёт основание сделать вывод, что день-два тому назад или даже накануне, когда давались указания Наркомату обороны о возможном нападении, твёрдого убеждения в готовившемся нападении не было. Это и привело к тому, что указания, данные вечером 21 июня, не были категоричными и требующими принятия самых срочных и решительных мер по повышению готовности».

Интересное свидетельство адмирала: оказывается, действительно военные получили «день-два тому назад» и тем более «накануне» указания о «возможном нападении». А потом эти же военные и рассказывали, что даты нападения они не знали…

Война — это большая политика. И, похоже, нарком ВМФ не шибко в ней разбирался. Стоило Сталину только чуть перегнуть в подготовке к войне, в приведении в б/г, как из жертвы агрессии СССР мог моментально оказаться агрессором. Даже в итоге став победителем, после войны СССР, оставаясь именно жертвой, имел моральное преимущество в глазах мирового общественного мнения. И попытки Запада — США и Англии выставить СССР именно агрессором и виновным в развязывании Второй мировой войны при жизни Сталина проваливались (именно для этого гальдеры и готы с кейтелями и рассказывали под протоколы свои фантазии в 1948 году, но об этих протоколах гитлеровских генералов придётся поговорить в отдельном исследовании-книге). А ведь именно в эти годы, когда немецкие генералы рассказывали, как СССР, по их мнению, собирался напасть первым, в США выходили брошюрки с «документами, разоблачающими» политику СССР. Тогда же начали раскручивать историю с «секретными протоколами» к «пакту Молотова — Риббентропа» от 23 августа 1939 года.

«Дав указания, правительство не включилось в приведение в готовность Вооруженных Сил в целом (почему я как нарком ВМФ оставался ещё в неведении) и не приняло мер о срочной информации заинтересованных наркомов, связанных с военными делами».

Вот здесь Кузнецов привирает. НКВМФ подчинялся СНК (правительству СССР) напрямую, и Кузнецов от правительства и должен был получать необходимые указания.

«А как много можно было бы сделать даже в эти последние предвоенные часы, если бы хоть в субботу всё было поставлено на ноги! Упущенное время, конечно, целиком наверстать уже было невозможно, но лишить противника тактической и оперативной внезапности времени ещё хватало. Вызванные по ВЧ командующие пограничными округами могли ещё за остававшиеся 10–12 часов привести в полную готовность не только такие части, как авиация, находящаяся на аэродромах, или зенитные средства ПВО, но и в движение все остальные части».

Это было бы как раз замечательным подарком Гитлеру, который и заявлял в меморандумах 22 июня, что СССР активно готовится к войне — собирается первым напасть на Германию. Отдача сигналов боевой тревоги для приведения в полную б/г даже днём 21 июня была опасна именно с этой точки зрения.

А вот вечером 21 и ночью 22 июня уже павловы-коробковы как раз и сделали всё, чтобы сорвать подъём войск по тревоге.

«Медленная передача указаний не поспела к началу войны только потону, что этого не требовало правительство или, точнее, Сталин, всё ещё сомневавшийся, будет нападение или не будет…»

Это правда: то, как Тимошенко и Жуков передавали достаточно короткий текст «Директивы № 1» от 21 июня в западные округа, ни в какие ворота не лезет.

Только в одном округе, Одесском ВО, вполне хватило времени даже уже в ночь на 22 июня, получив приказ наркома после 1.00, привести в боевую готовность свои дивизии и перегнать самолёты, и зенитные средства с артиллерией у них оказались в частях, а не на полигонах и в учебных центрах.

Вот только зря Кузнецов обвиняет в этом Сталина. Как раз военные и сорвали передачу указаний Директивы № 1 в войска.

«Официально Сталин в течение всей войны, и особенно пока не определился успех в ней, наши неудачи в начальный период объяснял “внезапным и вероломным” нападением Гитлера. Мне лично не раз доводилось слышать, как на приёмах иностранцев ещё в 1942–1943 гг. он подчёркивал, какие преимущества приобрёл агрессор, напавший на нас, и легко было заметить, как этим он хотел объяснить и наше вынужденное отступление».

В политике адмирал, похоже, так и остался профаном — Сталин постоянно напоминал западным политикам и политиканам, что СССР именно «жертва агрессии». И не дай бог они это забудут. А вот дальше адмирал выдал замечательные слова о Верховном Главнокомандующем И.В. Сталине:

«В последнее время всё чаще высказывается мнение о виновности прежде всего Сталина в том, что он чуть ли не запрещал находиться в повышенной боевой готовности. Это не так… и не подтверждается документами. Он, конечно, требовал не провоцировать войны, но это совсем иное дело.

Когда я, будучи наркомом ВМФ, в предвоенные дни докладывал ему о переводе флотов на повышенную готовность, то не встречал возражения. Не поддаваться на провокации и повышать готовность — вещи разные. Больше того, чтобы не поддаваться на провокацию, нужно быть в повышенной готовности и всему руководству находиться на своих местах, чтобы, если понадобится, отреагировать на осложнение обстановки. Провоцирует агрессора не повышенная готовность, а соблазн лёгкой победы, когда он видит неготовность противника.

Военное руководство независимо от поведения политических руководителей обязано было повышать готовность тех войск, которые находились в приграничных округах, предупреждать о злонамерениях врага в последние предвоенные недели и дни и, наконец, быстро оповестить округа о надвинувшейся угрозе, как это произошло вечером 21 июня.