Книга Ключ жизни - Сердар Озкан

— Я не знаю, что ты помнишь, а что нет. Я знаю только то, что мне сказали. Но ты должен помнить хоть что-нибудь.

— Я же сказал тебе: я ничего не помню из того лета. Не помню ни одного мгновения.

— Разум может забыть пережитое, но душа ничего не забывает.

— Не знаю, как там душа, но лично я ничего не помню.

— А кто-нибудь знает, что произошло тем летом?

— Родные рассказывали мне…

— Что они сказали?

— Они сказали, что это было обычное лето. Как всегда, период с июня по сентябрь мы провели на даче.

— Обычное лето?

— Что ж, судя по тому, что мне рассказывали, единственным отличием этих каникул от всех прочих было то, что в первой половине лета я казался очень грустным, а во второй стал счастлив.

— И что?

— Ну, это случилось в конце лета. Как-то утром я пришел домой с белым как мел лицом. Я не мог говорить.

— Что же произошло потом? Прошу тебя, Омер, расскажи мне обо всем, что ты знаешь.

— Не вижу в этом смысла, но ладно. — Я уселся на стул. — Что они только ни делали, чтобы заставить меня говорить, но у них ничего не получалось. Я застыл в неподвижности, не произнося ни слова. Затем я махнул рукой в сторону моря и, потеряв сознание, упал на пол. Родители тут же отвезли меня в больницу, и когда я пришел в себя, то уже мог разговаривать, но вскоре понял, что ничего не помню из недавнего прошлого. Я все помнил до какого-то дня в июне, а после этой даты все словно стерлось из моей памяти.

— И ты ничего не помнишь?

— Ничего. После того как я открыл глаза в больнице, у меня никогда не было проблем с памятью, но от того лета не осталось даже стертого образа. Я помню, что родители пытались вернуть мне память, обращаясь к врачам, но это не помогло. Каждый доктор ставил свой диагноз, а некоторые даже говорили, что мой случай был первым в истории медицины. Иные врачи утверждали, что это очень редкий вид амнезии, который встречается в одном случае на миллион среди людей, переживших тяжелую травму. Это все, что я знаю о тех трех месяцах, и поэтому я всегда называл этот период в моей жизни Утраченным Летом. Что ж, теперь твоя очередь. Расскажи мне, что ты знаешь об этом лете.

— Как я уже сказал, немного.

— Да ладно, я тебе не верю! Иначе ты даже не стал бы поднимать эту тему, правда?

Ангел промолчал.

Не было никакого смысла настаивать. Да и зачем мне что-то узнавать об Утраченном Лете? Я уже смирился с тем, что разговариваю сейчас с Ангелом Смерти. Смирился с тем, что могу преодолеть время и пространство, всего лишь выпив чашку теплого молока… Какая разница, узнаю ли я что-то новое о моем прошлом или нет?

Я сидел там, не испытывая никаких эмоций, сидел, не моргая и не произнося ни слова.

— Ну же, друг мой, — сказал ангел. — Соберись. Дни твоей жизни еще не сочтены.

— Ты ошибаешься, Ангел Смерти. Может быть, ты и Ангел Смерти, но я — это я, и у меня по-прежнему есть свобода воли. Я воспользуюсь своей свободой воли и умру сегодня.

— Ты прав, друг мой. У тебя по-прежнему есть свобода воли. И если ты хочешь умереть, то можешь просто проглотить эти таблетки. Мы не в силах изменить предначертанного Господом.

— Вот как? Ты говоришь, что мы не в силах изменить предначертанного Господом, и все же не отрицаешь свободы воли. Нет ли здесь противоречия?

— Твоя жизнь предначертана Господом. Если ты проглотишь таблетки, это означает, что Им была предначертана твоя смерть от отравления. Если ты дождешься естественной смерти, это означает, что Им было предначертано, что ты дождешься этого дня и умрешь по-другому. Мы не знаем этого, но Он знает.

— А ты не знаешь?

Ангел промолчал.

— Как бы то ни было, я это знаю. — Я встал, вынимая таблетки из кармана.

— Ты даешь мне разрешение забрать твою душу? — вновь прошептал он.

В этом вопросе было что-то странное. Я почувствовал, как в моем сердце что-то дрогнуло.

Омер. Ребенок
19

Не знаю, кем был старик в моем сне, ведь я не видел его лица, но на следующий день произошло нечто очень необычное. Я проходил мимо футбольного поля, находившегося неподалеку от нашего дома, и увидел толпу ребят, собравшихся вокруг какого-то старика. Мяча я не заметил, да и старик не был похож на тренера, ведь тренеры, в отличие от этого старика, не носят белые рубашки с нашитыми на них зеркальцами в форме сердца. А еще у этого странного старика на шее висело ожерелье с большим кулоном — тоже зеркальцем в форме сердца!

Я подошел к ним, желая посмотреть, что происходит.

Старик сидел в центре круга, разложив перед собой семь камней. Наклонившись к стоявшему рядом мальчишке, я шепотом спросил у него, что тут творится.

— Забавная штука, — ответил он. — Этот старик спятил. Представляешь, он разговаривает с камнями и рассказывает им какие-то истории!

Парень сказал, что старик разговаривал с камнями, но на самом деле он кашлял, и кашлял так сильно, что вообще не мог говорить. Когда приступ кашля закончился, старик со свистом втянул в себя воздух.

— Ну что ж, дорогие мои камни… Сейчас я задам моим друзьям самый важный вопрос в мире.

Затем он взял в ладонь большое зеркало в форме сердца, висевшее у него на шее как кулон, и повернул его так, чтобы лучи солнца, отражаясь от амулета, падали на наши лица… В это время он внимательно осмотрел нас и задал свой вопрос:

— Кто-нибудь из вас когда-нибудь говорил с дельфином?

Я вздрогнул. Что это за вопрос? Кто этот старик? Он что, имеет в виду дельфина Омера, или это лишь совпадение? Была ли какая-то связь между этим стариком и стариком из моего сна?

Думая об этом, я услышал смех и шепот других детей.

— Говорил с дельфином?

— И это самый важный вопрос в мире?

— Мы тут с дельфинами не разговариваем. Но наш психованный дедуля уж точно этим частенько занимается.

Пока дети шептались, я размышлял, что же мне делать. Я не собирался говорить о дельфине Омере при всех, зная: если расскажу о своем общении с дельфином, они мне не поверят. Они подумают, что я лжец или псих, и потом все время будут надо мной смеяться. Наверняка будут! Я решил подождать, пока они разойдутся, и затем поговорить со стариком наедине.

Старик еще несколько раз задал свой вопрос, но дети продолжали хихикать и шептаться. Как я и думал, никто из них дельфина Омера не видел. Немного позже старик собрал свои камни и сложил их обратно в сумку. Окинув нас печальным взглядом, он сказал:

— Простите меня, друзья мои, но мне пора идти.

Не знаю почему, но сейчас старик казался таким грустным, будто был готов расплакаться. Пройдя по узким переулкам, он тяжелой поступью направился к холму за деревней. Убедившись, что все остальные дети ушли, я последовал за стариком.