Книга Убийство в Амстердаме - Иэн Бурума

В 1970-е годы ван Гог достиг совершеннолетия, но оставался дерзким ребенком 1960-х, наследником прово. И в то же время он был частью реакции, мятежа против мятежа. Футбольные хулиганы из Роттердама называли своих амстердамских собратьев «грязными евреями» не в последнюю очередь из-за невежества. Но важнее, пожалуй, другая причина: в Европе после холокоста нельзя было придумать более шокирующего оскорбления. Хулиганы знали, что нарушают табу, даже если не понимали толком почему. Они кричали то, что респектабельные люди не осмелились бы произнести даже шепотом, особенно в 1960-е годы, когда геноцид евреев впервые привлек к себе внимание общественности.

Возможно, что-то в этом роде и побудило Тео ван Гога, которого нельзя было назвать невежественным человеком, оскорбить многих голландских евреев. В Голландии всегда было трудно получить финансирование для производства независимых фильмов, поэтому не исключено, что его нападки на современников, таких как кинорежиссер и писатель Леон де Винтер, были отчасти вызваны завистью. Когда де Винтер, сын ортодоксальных еврейских родителей, добился определенного успеха благодаря рассказам, основанным на событиях из жизни его семьи, Тео обвинил его в том, что он эксплуатирует свое еврейское происхождение, чтобы добиться популярности и разбогатеть, роняя фальшивые слезы. В журнале «Мовиола», посвященном кино, Тео написал, что де Винтер может удовлетворить свою жену, только обмотав пенис колючей проволокой и крича «Освенцим!» во время оргазма. Издеваясь над сентиментальностью де Винтера, он написал, что в газовой камере от евреев-диабетиков пахло карамелью. «Желтые звезды совокуплялись в газовых камерах», – еще одна фраза из той же статьи.

Молодая еврейка Эвелин Ганс, преподавательница университета, объяснила нападки Тео на де Винтера тем, что он «завидует теме». Тео немедленно набросился и на нее. Ганс, написал он, «видит в эротических снах, как ее имеет доктор Менгеле», врач из Освенцима. Де Винтер позже сетовал на то, что очень немногие евреи взяли на себя труд пожаловаться на высказывания ван Гога. В действительности в суд на ван Гога подал Центр информации и документации по Израилю. Дело рассматривалось несколько лет, пока не дошло до Верховного суда. Ван Гог обвинил судей в том, что они подкуплены на еврейские деньги. Его признали виновным, но тут же возникла новая неприятность, потому что он настаивал на переиздании оскорбительных статей в сборнике. На сей раз суды, несколько непоследовательно, согласились, что он имеет право сделать это. Он продолжал снова и снова издавать одно и то же. Он никогда не сдавался.

Не только евреи испытали на себе ярость Тео. Возмущенные христиане подали на него в суд за то, что он называл Иисуса Христа «тухлой рыбой из Назарета». Иногда оскорбления носили личный характер. Своего старого друга Тома Хоффмана, который сыграл в первом его фильме, а затем ушел работать к более коммерческим режиссерам, Тео публично обозвал «ходячим тюбиком вазелина». Известная актриса, оплакивавшая смерть своего ребенка, подверглась издевательствам за то, что «делает карьеру на своем горе». Различным политикам и общественным деятелям, препятствовавшим ему, он желал медленной смерти от ужасных болезней. Мэра Кохена обвинял в сотрудничестве с нацистами. И так далее, пока мусульмане не стали объектом его особого презрения. На них обрушился неиссякаемый поток ругательств, среди которых «козолюбы» – самое известное, но далеко не самое оскорбительное.

Хотя ван Гог был большой знаменитостью в маленькой стране и его статьи, интервью и выступления мелькали практически в каждой газете, в каждом журнале и в каждой телевизионной программе, ему этого было мало. Недостаточно быть уважаемым кинорежиссером. Ему хотелось настоящей славы. Возможно, его личные нападки были вызваны не столько завистью к теме, сколько завистью к вниманию. Он не любил, когда суета поднималась вокруг кого-то другого. Его проблема как обозревателя и телеперсоны состояла в том, что он редко где-либо задерживался, ему указывали на дверь. Его последняя и, возможно, самая популярная колонка, «Здоровый курильщик», появилась на его собственном веб-сайте theovangogh.nl и в «Метро», бесплатной газете, которую раздают в поездах.

Существовала, однако, и другая сторона его характера. Он умел быть любезным хозяином, всегда настаивал на том, чтобы оплатить счет в ресторане, а в барах (возможно, слишком нарочито) угощал всех шампанским. Но его лучшим качеством было любопытство. Оно делало его восприимчивым, по-настоящему хорошим интервьюером, задающим вопросы и не навязывающим собственных взглядов. Присутствуя в качестве гостя на одном из его телешоу, я был так очарован его обходительными манерами и заинтересованным отношением, что совсем забыл о мучившей меня простуде. Но видел я и иного Тео, когда мы оба участвовали в радиопередаче, которую вел его друг Макс Пам. Среди гостей был тихий сотрудник музея в темном костюме, он только что организовал огромную выставку картин Мондриана. «Разве это не типичный пример высокомерного элитаризма?» – спросил Тео. Кому нужно абстрактное искусство в таком количестве? Разве нельзя было отнестись к вкусам публики более серьезно? «Что ж, – ответил тот очень вежливо, – возможно, публику нужно образовывать…» Он не смог закончить фразу. «Образовывать?!» Да кто он такой… Элитарист паршивый! Вон отсюда! И так далее в том же духе. Музейный работник выглядел раздавленным. Я уставился в пол. Пам, кажется, остался доволен. Отличное шоу. Типичный Тео.

Оформление проекта «Здоровый курильщик» рассказывает нам о ван Гоге столько же, сколько веб-сайт Палаццо ди Пьетро – о Пиме Фортейне. Более разительный контраст трудно вообразить. Если Фортейн – это претенциозный классицизм, то стиль ван Гога напоминает возмутительное поведение подростка в духе «Грязной бумаги», написанной им в начальной школе. Первое, что вы видите, – цветная фотография ван Гога с красным лифчиком на глазах, а затем герб с тремя мечами и вялым розовым пенисом над словами Luctor et Emergo [19]. Если франт Фортейн придирчиво следил за своей внешностью, то ван Гог выставлял напоказ свою немытость, неопрятность, лишний вес и уродство: огромный живот под старой футболкой, желтые от никотина зубы, ковыряние в носу, почесывания, презрение к личной гигиене. Фортейн стремился повысить свой уровень, ван Гог занижал свой.

Ван Гог считал бесконечные стычки и разглагольствования частью своей борьбы, которая продлится всю жизнь, но – борьбы за что? Личный мотив, пожалуй, объяснить легче всего. Он мог быть верным другом, но взамен требовал полной преданности. Малейший промах, все, что могло показаться подозрительным, расценивалось как предательство и приводило к тотальной войне. Вот почему Том Хоффман, его первый соратник в борьбе с коммерческой киноиндустрией, не мог рассчитывать на прощение после того, как присоединился к ней. Он должен был оставаться соратником, таким же аутсайдером, принципиальным оппозиционером, борцом. А если нет, значит, он враг.

Друзья Тео утверждают, что даже самое неблагоразумное его поведение было следствием принципиальности. Макс Пам: «Страсть, преданность, честность и неуклонное следование принципам – вот чего Тео требовал от себя и от окружающих. Стоило ему заподозрить трусость или лицемерие, как человек переставал для него существовать».[20]