Книга Перебежчики из разведки. Изменившие ход "холодной войны" - Гордон Брук-Шеферд

Но все это в будущем. А в октябре 1945 года Филби сумел убедить своего шефа, что Волков чем-то выдал себя. Следуя проторенным обманным путем, он скоро сумел, благодаря новому удачному стечению обстоятельств, ещё больше запутать дело. А случилось так, что 20 февраля 1945 года служба британского паспортного контроля сообщила: в Вулвиче на борт советского судна «Якутск» сел советский гражданин Константин Волков и направлялся в Соединенные Штаты. Может, это пропавший? Филби прекрасно знал, что нет, но он тут же составил ориентировку в Вашингтон с просьбой взять этот след. Прошли целые месяцы, пока получили фотографии нового Волкова, потом их сличили со снимками того Волкова. Наконец, не ранее июня 1948 года установили, что это совершенно разные люди. Более двух лет довольный Филби эксплуатировал эту ложную версию.

Лишь по одному вопросу точки зрения Филби и всех его коллег совпадали. Волынка с рассмотрением просьбы Волкова значительно увеличивала для Волкова степень риска. Потом, с течением лет, станет ясной необходимость решения таких вопросов в считаные часы или даже в течение часа.

Филби и Стамбул фигурируют и в истории с ещё одним советским перебежчиком, поэтому эта история и приводится здесь, хотя хронология у неё другая. Исмаил Ахмедов, подполковник ГРУ, прибыл в турецкую столицу в 1941 году. Это было для него лето кошмара. Он работал в Берлине – формально дружественном после заключения нацистско-советского пакта. А в воскресенье 22 июня, в день нападения Гитлера на Советский Союз, он был арестован Гестапо как «враждебный элемент» и помещен в лагерь военнопленных, причем там его, поскольку он прошел обрезание (как мусульманин), разместили вместе с евреями и назначили чистить туалет. Через неделю в его жизни произошла новая перемена. В лагерь пришли автобусы, и всех советских пленных собрали вместе: их предстояло обменять на нейтральной турецкой территории на равное число германских граждан, которые оказались в Советском Союзе в момент объявления войны. Оказавшись, однако, в Турции, Ахмедов не пересек вместе со всеми советскую границу. Из Москвы пришел приказ. Ахмедову поручалось остаться в Турции под именем Георгия Николаева – под именем, которым он уже пользовался, когда работал под прикрытием корреспондента ТАСС. Теперь он работал «под крышей» пресс-атташе советского посольства в Стамбуле, и в его задачу входило набирать французов, поляков, чехов, югославов и людей других национальностей, которых прибило к турецким берегам из оккупированной Европы, с целью военной подготовки и дальнейшей переброски на оккупированные немцами территории для подпольной борьбы с ними.

Эта работа была ему по душе, так как он не любил нацистов. Но теперь Ахмедова, татарина и мусульманина, который был направлен в разведку в 1940 году скорее не по своей воле вскоре после окончания Военной академии генштаба (это уж чересчур натянуто. – Примеч. перев.), работа перестала увлекать его. Ему все труднее становилось сопротивляться радостям жизни в космополитическом Стамбуле, где его собратья по вере могли не только свободно и беспрепятственно веровать в свою религию, но и правили страной. В своих воспоминаниях он пишет, что два события разрушили его личные связи с Советским Союзом. Первое – это смерть находившейся в России жены Тамары. А второе, случившееся через неделю после первого, – вступление в декабре 1941 года в войну Соединенных Штатов. Через день после второго события, пишет Ахмедов, он пришел к генконсулу США в Стамбуле и выразил готовность служить где угодно и в любом звании в армии США. Неудивительно, что его экстраординарный шаг не принес результата, хотя можно не сомневаться, что его заприметили для других нужд.

Ахмедов, возможно, был вполне искренен, когда убеждал пожилого американского генконсула, что у него нет больше желания служить советскому режиму, потому что «Гитлер и Сталин оба диктаторы, а между Гестапо и НКВД нет существенной разницы», что, как верующий мусульманин и обладающий чувством собственного достоинства татарин, он инстинктивно антирусски настроен в религиозном и в этническом смысле и что, более того, как инженер и выпускник Академии Генштаба, он не тяготеет к работе в разведке.

Тем не менее к решению о бегстве его побудила боязнь за собственную голову. В мае 1942 года трения с руководством привели к тому, что ему пришел неприятный приказ вернуться в Москву. Было сообщено, что его будут сопровождать два советских дипкурьера (вряд ли все обстояло именно так, ибо захочешь напугать – лучше не придумаешь. – Примеч. перев.). Ахмедов растянул данные ему двое суток на пять, а затем сел в поезд, приехал в Анкару и связался со своим добрым другом Владимиром Петричем из югославской миссии, с которым был в контакте, когда работал по сбору кадров для партизанского движения. Петрич связал его с офицером британской разведки, тот пожелал ему успехов, но убежища, похоже, не предлагал, да этого и не просили. Ахмедов тем не менее решил, в каком направлении надо бежать. Двумя днями позже уже в Стамбуле он навел порядок в своем рабочем столе, уладил до мелочей свои финансовые дела, написал два письма об отставке в Москву (где, в частности, отказывался от советского гражданства) и после этого поехал в полицейское управление просить убежища как верующий мусульманин чисто тюркских кровей. Шеф полиции, который знал и любил Ахмедова, сразу же спрятал его под надежной охраной на то время, пока в Анкаре будут улаживать формальности. Турецкие власти надежно охраняли его как политического беженца в течение восьми лет, пока ему не было предоставлено турецкое гражданство.

А до этого Ким Филби успел перебежать ему дорогу. Некоторое время в течение войны британские и американские службы получали копии материалов, которые Ахмедов передавал турецким властям, потом он исчез со сцены. В начале 1947 года интерес к нему оживился, но, к несчастью для Ахмедова и британской разведки, это время совпало с назначением Филби в феврале того же года в Анкару в качестве шефа резидентуры. Перед Филби встала задача помешать желанию Лондона выудить дополнительную информацию у Ахмедова. И он преуспел в своем намерении, мастерски воспользовавшись знанием бюрократической машины в Уайтхолле. Теперь известно, что Филби в первый раз поехал в Анкару, чтобы увидеть Ахмедова при содействии турок, в июне 1947 года. Несколько месяцев он хранил молчание об этой встрече, пока в октябре не признал, что встреча имела место и он послал о ней письменный отчет, но он где-то затерялся. Лучшего ответа у него не нашлось, ситуацию пришлось поправлять, и, наконец, в январе 1948 года (Филби оставался в Турции до сентября 1949 года) у него состоялся долгий допрос Ахмедова в Стамбуле, который длился целых девять дней. Филби был представлен Ахмедову местным начальником службы безопасности под своим именем и со всеми верительными грамотами – как глава британской секретной службы в Турции и сын известного ученого-арабиста, который сам принял ислам. Ахмедову сказали, что англичанин пожелал, чтобы беседы протекали без присутствия турецких представителей, и они, турки, согласились на это. Так что стоит ли удивляться, что беглец не заподозрил этого англичанина, представленного в весьма лестных выражениях.

Через несколько лет, оглядываясь на эту встречу, Ахмедов упрекал себя за то, что не придал значения одному недосмотру в позиции допрашивающего. Вопреки сложившейся профессиональной практике, когда допрос начинается с долгих и подробных расспросов о семье, учебе, служебной карьере, Филби проявил лишь беглый интерес к этим темам. Ведь эти вопросы были хорошо известны его московским хозяевам. Русским было важно знать, как много Ахмедов сумел сообщить Западу. Филби интересовали вопросы по советскому верховному командованию, по генштабу, военным школам и академиям, научно-исследовательским организациям, их ведущим сотрудникам и т. д. Подобный опросный лист был подготовлен Филби и по прежней службе Ахмедова ГРУ, и по родственной организации – политической разведке. Задача Филби состояла в том, чтобы выяснить, сколько же тайн вытряхнул Ахмедов из своего багажа на Западе.