Книга Азеф - Валерий Шубинский

КОМАНДИРОВКА

Аргуновы были арестованы только 9 декабря.

Азефа к тому времени давно уже не было в Москве.

9 ноября он выехал в Петербург, к Ратаеву, за инструкциями, а 20 ноября (по старому стилю) отправился в Берлин. Он предпочитал, чтобы Аргуновы поехали с ним («…Ему было мало морального авторитета одной М. (М. Ф. Селюк. — В. Ш.) для утверждения себя на заграничной почве, среди тех людей, с которыми он решил связать себя. С нами ему было бы лучше».) Но лидер Северного союза и его жена твердо решили рискнуть собой, и Евгений Филиппович не стал настаивать.

Как раз накануне произошли важные события.

Минская группа и Южная партия достигли соглашения об объединении. В качестве их общего представителя в Берлин выехал Гершуни. Там он должен был вести переговоры с Аграрно-социалистической лигой и другими эмигрантскими организациями. И в это же время в Берлине оказываются полномочные представители Северного союза (того, что от него осталось) — сначала Селюк, а вслед за ней Азеф.

По свидетельству Селюк, «Азев очень заинтересовал Гр. Андр. Последний не мог не отметить его характера, энергии, знаний и практической сметки… Несколько раз мы собирались втроем и решали, куда и к кому ехать»[60].

И вот уже 17(30) декабря Ратаев получает следующее письмо от своего друга-путешественника Виноградова:

«В Берлин приехал один господин, который живет уже давно в России нелегально… Этот господин очень деятелен. Он объезжает всю Россию несколько раз в год. Ему удалось объединить теперь воедино все группы с. р. — Харьков, Киев, Саратов, Тамбов и Козлов. В Москву он не заезжал ввиду того, что после провала в Тамбове он не решился приехать, тем более что в Саратове ему говорили, что в Берлине он найдет меня, который сумеет объяснить дело Москвы. Кроме того, он нашел здесь Марию Селюк, с которой ему и раньше доводилось встречаться. Он предложил нам присоединиться к партии с.-р….

Этот господин называет себя (имя написано шифром. — В. Ш.) ГРАНИН

Он скоро поедет в Россию»[61].

В следующем письме (от 26 декабря /8 января) Азеф излагает биографию Гранина: жил в Минске, заведовал бактериологической лабораторией, «имел длительные беседы» с Зубатовым. «По этим данным я уверен, что Вам возможно будет узнать, кто этот Гранин, и следить за ним; брать его пока не следует, он будет полезен нам». 10(23) января Азеф получает фотографию Гершуни и подтверждает: «Фотография соответствует лицу, только он тут без бороды… Брать его ни под каким видом не следует пока».

Так началась дружба Азефа и Гершуни — одна из самых странных дружб в истории.

Горький назвал Азефа «чудовищно простым человеком». Это несправедливо. Азеф был человеком достаточно сложным — по поведению, по мотивации, по рисунку взаимоотношений с окружающими. Он был очень умен, а это уже не совместимо с «чудовищной простотой». Но, конечно, он был человеком низким. Низким — однако тоскующим по высокому, тянущимся к высокому, пытающимся его имитировать доступными ему способами. А главное — стремящимся поставить «высоких» людей в зависимость от себя и таким образом самоутвердиться. Своего рода набоковский «месье Пьер», палач Цинцинната Ц., влюбленный в свою жертву.

Гершуни, в свою очередь, был человеком не всегда глубоким и проницательным, но он являлся несомненно очень сильной личностью, и личностью (на взгляд большинства общавшихся с ним людей) высокой, героической. Впрочем, мы уже приводили отзыв Мельникова. На Гершуни можно было смотреть и иначе. Не было ли в этом рыцаре без страха и упрека черт, втайне роднивших его с Азефом, плебеем и двурушником?

Несомненно одно: Гершуни был одним из очень немногих людей, которых Азеф, по свидетельству его жены, ставил выше себя. Евгений Филиппович любил презрительно, насмешливо отзываться о людях. Но не о Гершуни. Дружить с ним, делать общее дело, а при этом контролировать его, ставить на грань провала, а потом спасать — это было для Азефа особым наслаждением. Ратаев, считавший влияние «Гирша Гершуни» одним из факторов, обусловивших «предательство» честного осведомителя Азефа, был отчасти прав. В свою очередь, смерть Гершуни в каком-то смысле обусловила закат и крах его сподвижника и преемника.

Уже первое письмо Ратаеву было послано не из Берлина, а из Парижа.

«Пишу отсюда, куда приехал из Берлина по очень важному делу — для переговоров с редакцией „Вестника русской революции“, чтобы они печали свое издание от имени партии социалистов-революционеров»[62].

«Вестник русской революции» издавался при участии Чернова и ветеранов-народовольцев — Феликса Волховского и Леонида Шишко. Важнейшую роль в этом издании играл появившийся в 1900 году в Париже Михаил Рафаилович Гоц.

«Он был занозистый, но очень хороший человек, к тому же стойкий боец, с которым, находясь на разных полюсах, мы дрались добрый десяток лет» — это написал в 1906 году, вскоре после смерти Гоца, не кто иной, как Зубатов, не кому иному, как Бурцеву.

Двадцатилетний Миша Гоц был одним из тех друзей Сережи Зубатова, которые использовали его библиотеку как явку. Вскоре после вербовки Зубатова полицией Гоца, как и многих, арестовали.

Гоц — выходец не из еврейской бедноты, как Азеф и Гершуни, а из еврейского патрициата. Его дедом был Калонимус Вольф Высоцкий — знаменитый на всю Россию чаеторговец-монополист, поставщик двора его императорского величества. Это позволяло Михаилу Рафаиловичу (и в молодости, и позднее) не только лично активнейшим образом участвовать в революционном движении, но и поспособствовать его финансированию[63]. Кстати, другие внуки Высоцкого пошли по его стопам. Младший брат Михаила, Абрам Рафаилович, был участником публицистического триумвирата, ославленного как Гоцлибердан (при том, что Либер и Дан были эсдеками-меньшевиками, а Абрам Гоц, естественно, эсером). В той же партии состояли и их кузены: Александр Давыдович Высоцкий был депутатом Учредительного собрания от ПСР, а Амалия Осиповна Гольданская в юные годы была своего рода эсеровской Прекрасной Дамой. В нее был влюблен известный Владимир Зензинов, на ней женился знаменитый Илья Фондаминский. Однажды нежная двадцатилетняя Амалия ненадолго попала в Бутырку. Родители подняли на ноги всю Москву и устроили барышне довольно комфортабельное заключение. Камеру оклеили дорогими обоями, духами из этой камеры пахло на весь коридор, тюремный повар готовил по специальному заказу вегетарианские блюда, конфетами Амалия от избытка делилась со всей тюрьмой, но от чисто лингвистического соприкосновения с тюремным бытом «благородное дитя» оградить не удалось — и она долго смущала своих поклонников вопросами о том, кто такая Евгеньева мать.