Книга Берлинский дневник. Европа накануне Второй мировой войны глазами американского корреспондента - Уильям Ширер

Я закончил писать Сообщение (что с ним делать?) и, чтобы подышать воздухом, прогулялся вниз вдоль Шпрее за рейхстагом. Стояла прекрасная, теплая, звездная августовская ночь, и там, где река делает мягкий изгиб перед рейхстагом, я заметил проходивший мимо катер, заполненный шумными отдыхающими, возвращавшийся из поездки в Хавель. Никаких мыслей у меня не возникло, и я вернулся в офис.

На столе заметил телеграмму, которая пришла через десять минут после той, фатальной. Она была из Зальцбурга, очаровательного города с архитектурой в стиле барокко, куда я обычно ездил послушать Моцарта. На ней стояла подпись: «Марроу, Коламбия Бродкастинг». Си-би-эс! Я смутно помнил это имя, но не мог связать его с названием компании. «Не пообедаете ли со мной в „Адлоне“ в пятницу вечером?» — говорилось в телеграмме. Я телеграфировал: «С удовольствием».

Работа у меня есть. Собираюсь трудиться на «Коламбия Бродкастинг Систем». Но это если…

И что это за если! С ума сойти. Я получаю работу, если с моим голосом все в порядке. В этом-то вся хитрость. Кто бы мог подумать, чтобы возможность получить хорошую интересную работу взрослому человеку без каких-либо претензий стать певцом или артистом так зависела от его голоса? А у меня он ужасный. Я в этом совершенно уверен. Но таково мое положение сегодня ночью.

Был тихий вечер. Я встретился с Эдвардом Р. Марроу, руководителем европейского отделения Си-би-эс, в вестибюле «Аддона» в семь часов. Когда я подошел к нему, меня поразило его красивое лицо. Я подумал: именно таким представляешь его себе, когда слышишь его голос по радио. Он пригласил меня на обед, я подумал, для того чтобы выведать у меня кое-какую информацию для радиопередачи, которую он должен вести из Берлина. Мы зашли в бар, и там в его разговоре я почувствовал что-то такое, что стало настраивать меня на дружеский лад. Что-то в его глазах, что было искренним, не голливудским. Мы сели. Заказали два мартини. Принесли коктейли. Я размышлял, зачем он меня позвал. У нас оказались общие друзья: Ферди Кун, Раймонд Грэм Свинг… Поговорили о них. Стало ясно, что он пришел сюда не из-за радиопередачи.

«Вы должны прийти поплавать со мной на яхте завтра или в воскресенье», — сказал я.

«Отлично. С удовольствием».

Официант забрал пустые стаканы из-под коктейля и положил перед каждым меню.

«Одну минуту, — прервал меня Марроу, — прежде чем сделать заказ, мне надо высказать кое-какие соображения».

Вот как все произошло. Он сказал, что у него есть кое-какие соображения. Он сказал, что подыскивает человека с опытом работы в качестве зарубежного корреспондента для того, чтобы открыть офис Си-би-эс на континенте. Из Лондона он не может охватить всю Европу. Мне стало легче, хотя я ничего и не говорил.

«Вам это интересно?» — спросил он.

«Да, конечно», — ответил я, пытаясь сдерживать свои чувства.

«Сколько вы зарабатывали?»

Я сказал.

«Хорошо. Мы будем платить вам столько же».

«Отлично», — сказал я.

«Дело сделано», — произнес он и потянулся за меню. Мы заказали обед. Говорили об Америке, Европе, музыке, которую он только что слушал в Зальцбурге. Выпили кофе. Выпили бренди. Было уже поздно.

«Ах, я забыл сказать про одну маленькую деталь, — вспомнил он. Голос…»

«Что?»

«Ваш голос».

«Плохой, как видите», — сказал я.

«Может быть, и нет. Но, видите ли, для радиовещания это очень важно. И наши члены правления и многочисленные вице-президенты захотят услышать в первую очередь ваш голос. Мы организуем передачу. Вы проведете беседу, скажем, о приближающемся партийном съезде. Я уверен, все отлично получится».

И мое «судное» радиовыступление выпало на выходной. Перед самым началом я очень нервничал, думая о том, что поставлено на карту, и о том, что все зависит от того, что сделают с моим голосом маленький глупый микрофон, усилитель и эфир между Берлином и Нью-Йорком. Не переставал также думать обо всех этих вице-президентах Си-би-эс, неодобрительно хмыкающих по поводу услышанного. Сначала все шло не так. За пятнадцать минут до выхода в эфир Клэр Траск обнаружила, что оставила сценарий своего вступительного слова в кафе, где мы встречались. Она как сумасшедшая вылетела из студии и вернулась за пять минут до начала. В последнюю минуту микрофон, который был, видимо, установлен для человека не менее восьми футов роста, не хотел опускаться. «Он застрял, майн герр», — сказал немец-инженер. И посоветовал мне задрать голову к потолку. Я попытался, но в таком положении мои голосовые связки оказались настолько зажатыми, что, когда я начинал говорить, получался писк.

«Одна минута до эфира», — прокричал инженер.

«Не могу я с этим микрофоном», — запротестовал я.

В углу за микрофоном я заметил несколько ящиков. У меня появилась идея.

«Поставьте меня на эти ящики, пожалуйста».

И через секунду я оказался верхом на ящиках, с красиво свисающими ногами и губами как раз на уровне микрофона. Все смеялись.

«Тихо», — закричал инженер, показывая нам на красную лампочку. Больше у меня не было времени волноваться.

И теперь я должен ждать вердикта. А пока отправляюсь вечером в Нюрнберг освещать партийный съезд — Уебб Миллер и Фред Экснер очень настаивают, чтобы я им там помогал. Это и лучше — отвлечься на несколько дней, пока я в ожидании. Написал Тэсс, что, возможно, мы не будем страдать от голода.

Нюрнберг, 11 сентября

Прошла неделя, и ни звука от Марроу. Видимо, мой голос был чересчур мерзким. Берчэлл из нью-йоркской «Times» поговаривает о том, чтобы дать мне работу, но платить много не будет. Послезавтра возвращаюсь в Берлин.

Нюрнберг, 13 сентября

Позвонил Марроу и сказал, что меня берут. Начинаю работать с 1 октября. Телеграфировал Тэсс. Вечером немного отметили, боюсь, очень крепким местным франконским вином. Здесь был Прентисс Гилберт, советник нашего посольства, первый американский дипломат, присутствовавший на съезде нацистской партии. Посол Додц, который сейчас находится в Америке, очень этого не одобряет, но Прентисс, мировой парень, говорит, что его втянули в это Гендерсон, пронацистски настроенный британский посол, и Понсе, который раньше был «про», но теперь уже нет. Съезд в этом году проходит более вяло, и многие спрашивают, не снижает ли Гитлер активность. Я на это надеюсь. Была здесь Констанс Пекхэм, красивая молодая леди из журнала «Time». Она считает, что мы, ветераны, слишком пресытились этим партийным шоу, которое, кажется, произвело на нее грандиозное впечатление. Этой ночью много хорошо говорили и пили с ней, Джимми Холберном и Джорджем Киддом. Наверное, так и надо было начать и закончить мою временную газетную работу в Германии в таком сумасшедшем доме, каким был этот съезд. Три года. Они быстро пролетели. Германия достигла успеха. Что-то будет на радио?

Берлин, 27 сентября