Книга Пленница гарема - Джанет Уолч

— Вы знаете, почему этот дворец называют Старым? — поинтересовался я.

— Нет.

— Это был первый дворец, построенный турками в пятнадцатом веке, когда они отобрали у греков Константинополь, — объяснил я. — Он находился в центре города и представлял собой огромное уединенное место с высокими стенами, удобными помещениями, просторными банями и фруктовыми садами.

— Почему они там не остались? — спросила Накшидиль.

— После того как построили Топкапу на этой прекрасной стороне Золотого Рога, султан Мехмед переехал сюда, но женщины остались на прежнем месте. Только после того, как Хуррем, одна жена султана, настояла на том, чтобы жить рядом с мужем Сулейманом Великолепным, гарем переехал сюда. После смерти султана его вдовы и женская половина семьи были отправлены назад в Старый дворец. Он стал местом позора, и правившие султаны использовали его для наказания женщин, попавших в немилость.

— Когда нас туда отправят?

— Скорее, чем нам хотелось бы.

* * *

На следующий день девушки получили официальное уведомление, что им надлежит переехать в Старый дворец. Накшидиль завернула свой нехитрый скарб и готовилась отправиться к Третьему холму. Сейчас больше ничего не оставалось, как ждать.

Чтобы избавиться от тревожных дум, она начала вышивать красно-серебристой нитью цветок на куске шелковой ткани голубого цвета. Вышивание заставило ее сосредоточиться, она наклонилась к ткани, рассматривала ее и почти не заметила, как я подошел. Когда я назвал ее по имени, она подскочила.

— Тюльпан, так много всего произошло с тех пор, как я впервые встретилась с тобой, — начала Накшидиль и глубоко вздохнула. — Как неожиданно изменилась моя жизнь: сначала все было хорошо, потом стало плохо, а теперь все повторяется. Но как только я нашла свою тропинку во дворце, меня снова загнали в угол. Как ты думаешь, у меня такая судьба?

— Накшидиль, пойдемте со мной, — робко сказал я в ответ.

— Уже пора? Я не вижу, чтобы другие девушки покидали дворец.

— Пожалуйста, пойдемте со мной.

* * *

Мне приказали немедленно отвести ее к главному чернокожему евнуху, но причину не объяснили. Мы быстро шли по булыжнику к покоям кизляр агаси и, когда вошли в покрытую голубым изразцом комнату, где пили кофе, я почувствовал тепло от горевших в камине поленьев. Но высокий худой главный чернокожий евнух, встретивший нас, был мне незнаком. Селим уже успел ввести в должность своего любимца. «Как быстро мы становимся лишними», — подумалось мне. Билал-ага, новый кизляр агаси, знал султана лучше всех, за исключением родной матери; он был у Селима и нянькой, и воспитателем с самого детства, и правитель доверял ему. Билал-ага заговорил твердым голосом:

— Султан желает, чтобы я побеседовал с ней.

Накшидиль приблизилась к нему, ее лицо выражало тревогу. Она знала, что должна молчать.

— Султан видел, как ты танцевала в зале для представлений, — сказал главный чернокожий евнух.

Я увидел страх в глазах Накшидиль. Мы понимали, что ее будущее под вопросом, если новый султан заметил, как она смотрит на него. Нас обоих могла ждать судьба похуже, чем Старый дворец. Я почувствовал комок в горле и потрогал кончиками пальцев свою шею.

— Когда султан спрашивал о тебе, ему говорили, что ты играешь на скрипке, — продолжал Билал-ага. — Султан Селим неравнодушен к турецкой музыке.

Скрипка не являлась традиционным инструментом турецкой музыки. А первые мелодии, сыгранные Накшидиль, были Моцарта: не чревато ли это еще большими опасностями? Накшидиль растерянно посмотрела на меня. «Почему он мне говорит это?» — вопрошали ее глаза. Должно быть, она вспомнила мое первое предостережение: женщину, не подчиняющуюся правилам гарема, могут сурово наказать, а что еще хуже — зашить в мешок, привязать тяжесть к ногам и бросить в море. Погрузившись в собственные мысли, она не слышала, что говорит кизляр агаси.

— Султан желает оставить в Топкапе некоторое количество женщин из прежнего гарема.

«Пересту», — угадал я по движению ее губ.

— Султан желает, чтобы ты осталась здесь, в Топкапе.

Слова евнуха оказались столь неожиданны, что Накшидиль растерялась.

— По приказу султана, — повторил главный чернокожий евнух, — тебе надлежит остаться здесь, в Топкапе.

Я почувствовал, что у меня свело живот. Конечно, я радовался за нее, но я ведь понимал, что теперь меня не только отошлют в Старый дворец, но и разлучат с единственной рабыней, которая действительно относилась ко мне по-дружески. Я взглянул на Накшидиль и заметил, что ее лицо так просветлело, что Билал-ага был тронут и решил добавить несколько слов:

— Теперь я понимаю, почему султан Селим очарован твоей красотой. Твоя улыбка озаряет все кругом.

— Спасибо, ваше превосходительство, — поблагодарила она, скромно наклонив голову. — А что будет с Тюльпаном? — выпалила она. — Он тоже останется?

— Вместе с остальными он отправится в Старый дворец.

— Умоляю вас, — заговорила Накшидиль, повернувшись ко мне. — Тюльпан был добр ко мне. Прошу вас, разрешите ему остаться здесь.

Билал-агу эти слова, видно, застали врасплох, и я подумал, не рассердился ли он за то, что она посмела высказать такую просьбу.

— Ему это будет дозволено, — наконец ответил он.

Когда я покинул покои главного чернокожего евнуха, мне хотелось кричать от радости, но правило хранить молчание не допускало этого. Мы вернулись в спальню новеньких, где уже возвышалась гора сумок, которые вот-вот должны были унести. Пересту прощалась с подругами. Увидев Накшидиль, она бросилась ей на шею и рассыпалась в поздравлениях. Пересту услышала эту новость от другого евнуха.

— Разве в гареме нет секретов? — спросила Накшидиль и рассмеялась.

— В этом дворце у молвы длинные ноги, — ответила Пересту. — Думаю, ты уже знаешь об этом.

— Что я знаю?

— Неожиданно остался еще кое-кто.

— Кто же? — спросил я. — Кто-то из танцовщиц?

Пересту закатила глаза.

— Нет. Тогда я была бы рада. Они ведь заслуживают этого. Ты не поверишь. Это одна из жен.

— Которая? — спросила Накшидиль.

— Айша. Она остается вместе со своими рабынями.

У Накшидиль вытянулось лицо.

— Но как это возможно? Я думала, что отсылают всех жен.

— Обычно так и бывает. Но она умная женщина и убедила главного чернокожего евнуха, что должна жить здесь, как мать одного из маленьких принцев, раз султан оставляет обоих в Топкапе.

— Когда закатывают пир, на нем найдутся и лимон, и мед, — сказал я. Все же я опасался, как бы Айша не доставила Накшидиль слишком много неприятных минут.

Часть вторая

6

Одним ранним апрельским утром 1789 года с Кавказа подули страшные ветры, но даже яростные порывы со стороны Черного моря не могли остановить огромные толпы людей, высыпавших на улицы Стамбула. Все надели самые теплые вещи, головы мужчин венчали тюрбаны. У армян они были фиолетового цвета, у греков — черного, у евреев — голубого, у турок — белого. Мужчины, женщины, дети, посланники из провинций Оттоманской империи, эмиссары из европейских столиц — все собрались на мостовой, пытаясь хоть мельком взглянуть на пышное зрелище: спустя три дня после смерти Абдул-Хамида предстояло возвести в ранг валиде-султана Миришах, мать султана Селима.