Книга Миклухо-Маклай. Две жизни "белого папуаса" - Даниил Тумаркин

Во время прохождения практики в университетской больнице «господину фон Миклухо» поручили наблюдать молодую девушку, и — как это случается и в наши дни — молодой лекарь и его пациентка влюбились друг в друга. Неизвестно, как долго продолжался этот больничный роман, но через некоторое время состояние больной ухудшилось и, несмотря на все усилия, спасти ее не удалось. Будучи при смерти, девушка попросила, чтобы Николай взял на память ее череп. Молодой человек выполнил ее последнюю волю и нашел черепу необычное применение. Как сообщают его брат Михаил, а также Михаил-младший, который ссылается на очевидца — профессора Гертвига, — Николай соорудил диковинную лампу: поверх дубовой подставки на скрещенных локтевых костях был установлен череп, над которым возвышался небольшой масляный резервуар с фитилем, а над ним — зеленый абажур. «Свет лампы, отражавшийся от абажура, — пишет брат ученого, — рельефно оттенял впадины глаз, носа, освещал зубы»[121].

В отличие от проделки Николая в Иванов день, которая скорее является фольклорным сюжетом, его больничный роман и изготовление лампы из черепа возлюбленной не вызывают сомнений, так как подтверждены независимыми источниками. Помимо двух Михаилов об этом рассказал известный датский литературный критик Георг Брандес. Посетив осенью 1887 года в Петербурге тяжелобольного исследователя, датчанин видел лампу с черепом на столике у его ложа и услышал из его уст связанную с ней историю. Ученый сказал Брандесу, что всегда имел при себе эту лампу и пользовался ею и в экспедициях, и во время пребывания в Австралии[122]. Значит, он не расставался с этим печальным сувениром на протяжении двух десятилетий.

С Геккелем на Канарах

В конце марта 1866 года Э. Геккель передал издателю фундаментальный труд «Общая морфология организмов», который он, работая как одержимый, написал за восемь месяцев. Преисполненный сознания своей исключительности, 33-летний профессор предсказал в письме родителям, что эта книга принесет ему «большое влияние в науке»[123]. Желая отдохнуть от лекций и, главное, от кабинетного теоретизирования, Геккель решил совершить поездку в Мессину, чтобы продолжить изучение средиземноморской морской фауны. Он пригласил участвовать в этой поездке приват-доцента Боннского университета Рихарда Грефа, который уже проводил вместе с ним подобные исследования на Гельголанде, а также двух своих любимых студентов — Германа Фоля и Николая Миклуху. Неожиданное приглашение во многом предопределило научное будущее нашего героя. Выезд в «поле», изучение морских организмов в среде их обитания из предмета мечтаний начало превращаться в реальность.

Обстановка в Европе не благоприятствовала задуманной поездке. В июне 1866 года, после длительных политических баталий, вспыхнула австро-прусская война. Она почти не затронула великое герцогство Саксен-Веймар-Эйзенахское, так как оно вступило в союз с Пруссией. Но войска нескольких германских государств, принявших сторону Австрии, были быстро разгромлены хорошо вооруженной и обученной прусской армией, которая перенесла затем боевые действия на территорию своего главного противника. Уже 3 июля при чешской деревне Садова пруссаки наголову разбили австрийцев; дорога на Вену была открыта. В августе состоялось подписание мира, предусматривавшего создание Северо-Германского союза под главенством Пруссии. В течение следующих трех месяцев к ней были присоединены Ганновер, Нассау и курфюрство Гессенское, а Вюртемберг, Бавария, Баден и Гессен-Дармштадт были принуждены подписать с ней конвенции о союзе.

Но едва смолкли пушки, как перед Геккелем и его спутниками возникло новое серьезное препятствие. В Южной Европе началась очередная эпидемия холеры, и местные правительства стали воздвигать преграды на пути ее распространения: создавать карантины на границах и в портах, ограничивать пароходное сообщение и т. д. Как узнал Г. Фоль, наиболее решительно были настроены как раз власти Мессины — они приказали палить из пушек по любому судну, которое осмелится приблизиться к этой гавани.

Геккелю пришлось изменить место своих полевых исследований. Вместо Мессины он решил отправиться со своими спутниками на Канарские острова, расположенные в субтропической зоне Атлантического океана, недалеко от западного побережья Африки, так как он счел интересным сравнить их морскую фауну с организмами, обитающими в Северном и Средиземном морях.

Когда профессор принимал это решение, оба студента, которых он включил в состав участников экспедиции, уже находились в Швейцарии, на родине Фоля, куда последний пригласил нашего героя, чтобы тот полюбовался местными красотами и пришел в себя после болезни, перенесенной весной. Николаю по-прежнему нездоровилось. «Миклухо еще со мной, — сообщил Фоль Геккелю 29 сентября 1866 года. — Вероятно, он с нами не поедет, хотя его здоровье лучше, чем было при его приезде в Женеву»[124]. Но Николай не захотел упустить свой шанс. Усилием воли он поборол — или перестал замечать — болезненные симптомы. Через три недели, 18 октября, он написал Геккелю: «Я решился отправиться с Вами и Фолем и надеюсь в самом скором времени встретиться с Вами на Мадейре или в Лиссабоне», Николай добавил, что, по наведенным им справкам, сохраняется пароходное сообщение между Лиссабоном и островом Мадейра, откуда недалеко до Канарских островов[125].

В конце октября молодые люди приехали поездом в Бордо, откуда на пароходе перебрались в Лиссабон. Пройдя карантин, Герман и Николай в ожидании Геккеля и Грефа не теряли времени даром. Они знакомились с достопримечательностями португальской столицы, любовались архитектурой средневековых замков и храмов в гористых местностях этой маленькой страны. Благодаря сохранившемуся рисунку Николая, на котором изображен знаменитый замок в Синтре, мы узнаем, что они посетили эту летнюю резиденцию португальских королей.

Геккель и сопровождавший его Греф отправились в Лиссабон через Англию. Такой маршрут они выбрали не только потому, что оттуда легко было добраться морем до Лиссабона: йенский профессор желал лично познакомиться и обсудить научные проблемы со своим английским единомышленником — выдающимся биологом-дарвинистом Томасом Хаксли (Гексли) и навестить самого «даунского отшельника», как нередко называли тогда Чарлза Дарвина, который жил почти безотлучно в своем имении в Дауне. «Дарвин, как и Хаксли, — писал Геккель своим родителям в конце октября 1866 года, — оказались именно такими, какими они представлялись мне по нашей переписке; они были в высшей степени любезны, и я чувствовал себя у них как дома. Особенно много времени провел я с Хаксли»[126]. Рассказывая Хаксли об участниках экспедиции, Геккель похвально отозвался о своем талантливом русском студенте.