Книга Бальзак без маски - Пьер Сиприо

Это общеизвестная история: Валтасар, последний царь Вавилона, пирует. Яства подаются в священных сосудах, некогда вывезенных Навуходоносором из Иерусалимского храма. Внезапно чья-то рука выводит на стене три загадочных слова: «мене, текел, фарес». Пророку Даниилу велено объяснить значение написанного. Он заявляет Валтасару: «Исчислено царство твое; ты взвешен на весах и найден очень легким; будет разделено царство твое».

Чтение Библии в кругу семьи должно было вызывать восторг у юного Бальзака. Из ее текстов вытекали правила поведения, которых станут придерживаться персонажи «Человеческой комедии». Они будут жить так, как жили люди в прошлом и как до сих пор живем мы. Кто же они, действующие лица «Человеческой комедии»? Люди, которые, с одной стороны, часть истории человечества, а с другой — руководствующиеся рациональными правилами, поскольку «нововведения» могут оказаться опасными, если не соотносить их с ранее существовавшими принципами. Бальзак будет долго размышлять над изречением Шамфора: «Общество представляет собой вовсе не апофеоз развития природы, как это все полагают, а, напротив, ее распад. Это второе здание, возведенное из обломков первого».

Образ отца, драматическая сила которого в полной мере проявится в «Отце Горио», воплощает в себе «Христа отцовства», а его страсти сродни страстям Спасителя человечества.

В предисловии к «Отцу Горио» Роза Фортассье перечисляет тех человеколюбивых, нежных и заботливых отцов, которых выводил Бальзак в своих юношеских романах. То эти отцы не знают, что еще сделать для своих дурно воспитанных детей, то они впадают в детство после смерти обожаемой дочери («Аннетта и преступник»), то проявляют малодушие и ради детей идут на какие-нибудь отчаянные поступки. Но и матери тоже могут превратиться в отцов Горио. В сознании Бальзака чувство отцовства и чувство материнства тесно переплетаются, как инициалы на приданом новобрачных. Объединившись, мать и отец дают своим детям достойное воспитание, чтобы те стали такими, какими им надлежит быть. Тем не менее когда Бальзак думал о своей семье, он вспоминал не о том, что она ему дала, но о том, что она у него отняла. Бальзак воспел идеальную семью, поскольку его собственная оказалась далекой от идеала именно из-за матери, слишком занятой собой, и отца, слишком занятого делами, чтобы уделять внимание собственным детям. В один прекрасный день им будет вынесен приговор. «Приходит день, когда дети начинают мстить; их равнодушие, порожденное разочарованиями в прошлом, обрастает замшелыми обломками надежд, и теперь они платят тем же, и продолжается это до самой могилы» («Лилия долины»).

Каждый роман «Человеческой комедии» ставит проблемы семейной жизни: если она удалась, то через нее устанавливается согласие между внутренней жизнью, где дети находят убежище, и внешним хаосом, где дети подвергаются опасности. Плохо подготовленный к жизни ребенок ощущает на себе несправедливости и находит единственное спасение, когда вступает в борьбу, собрав воедино все свои нравственные силы. Бальзак навсегда останется несчастным ребенком, который предается бесконечным мечтаниям и питает надежды и иллюзии. Он хочет, чтобы общество перестало унижать его, пошло ему навстречу, приняло его и восхитилось им.

А как же Евангелие?

В Туре это было делом Церкви. Госпожа де Бальзак считала религию одним из правил приличия. Она была замужем за именитым гражданином. Поэтому ее семья должна была по праздникам присутствовать на мессе. В соборе Бальзаки занимали лучшие места. Можно подумать, что они просто-напросто выставляли себя напоказ, а вовсе не молились. И это почти правда. Церковь производила сильное впечатление на детей. Собор Святого Грасьена был мрачным. Нужно было напрягать зрение, чтобы различать в нем предметы. Вверху располагались хоры «с многочисленными стрельчатыми арками, украшенными тонкими маленькими колоннами. Друг от друга их отделяли витражи». Когда глаза привыкали к полумраку, они начинали лучше видеть, но увиденное по-прежнему представлялось «полуявью, полусном». Собор, который так часто описывал Бальзак, — это архитектурный танец. Пересекающиеся колонны мелькают, словно копья на турнире, рождая мысль о постоянном движении. В центре «улыбается огромный Христос, закрепленный на алтаре». Он находится там, чтобы принимать толпы верующих. «Моя религия, — писала госпожа де Бальзак дочери, — основана скорее на нравственности, нежели на обрядах, скорее на надеждах, нежели на страхе».

Бальзак никогда не смешивал понятие христианской веры и католицизм. Христианская вера, выражающая учение Иисуса, принадлежит Богу, посланницей которого она и является. В этом суть мистических сочинений Бальзака, которые, словно фантастические лестницы, ведут от земли к небу. Но существует и католицизм, принадлежащий человеку. Сущность Церкви порой открывалась Бальзаку в леденящих душу видениях. Он видел ее, словно в Апокалипсисе, то в облике Небесной жены с младенцем на руках, то в образе Великой Грешницы. Или же, подобно Лютеру, он видел, как ловко присваивала она мирское богатство и на какие жестокости была способна, «пускаясь во все тяжкие и развязывая войны, дабы устроить подобие всемирного потопа». Он представлял ее и жеманной сморщенной старухой, размахивающей костлявыми руками. Но Христос по-прежнему несет мирозданию свет, и один лишь Господь Бог позволяет познавать движение людей и светил, столь беспорядочное, если смотреть с земли.

ЖЕСТОКОЕ УЧЕНИЧЕСТВО

22 июня 1807 года восьмилетнего Оноре поместили в Вандомский коллеж, откуда он вышел шесть лет спустя.

Бальзак не раз пожалел о том, что во время обучения его готовили к духовной карьере. Учеба в коллеже не увлекала его, к тому же ему приходилось сожалеть о нехватке другого воспитания, того, которое при старом режиме называлось великосветским и которое получили некоторые из его друзей.

Дворянин сызмальства учится верховой езде. По утрам он занимается фехтованием и стреляет из пистолета, после чего отправляется в манеж. В остальное время он учится быть любезным. Тот, кто владеет искусством нравиться, владеет всем. При этом обучение происходит естественно, в обществе матери и сестер, и не требует ни малейших усилий.

В 1808 году детей из буржуазных семей воспитывали по единому образцу: школьная дисциплина должна была сформировать их личность, дать им знания, поставить перед ними цель.

Вандомский коллеж был одним из самых известных во Франции. Революция секуляризовала его. С 1792 по 1795 год он назывался Национальным коллежем, затем, в 1795–1802 годах, — Центральной школой. Здесь появились новые учителя. Будучи по сути своей чиновниками, они четко следовали инструкциям, не вникая в смысл постановлений Учредительного собрания. Собрание решило переодеть священнослужителей в цивильный костюм, пусть так! Рясу уберем в сундук! Обучение в только что созданной Высшей нормальной школе было поставлено очень хорошо. Господин Дессень, учитель математики, посещал лекции Лагранжа, Монжа и Бертолле, выдающихся ученых с мировым именем. Будучи священником, присягнувшим Положению о Церкви от 1790 года, Дессень смог жениться. Вместе со своим шурином, господином Марешалем, он начал воплощать в жизнь, заручившись поддержкой государства, методы обучения, которые не слишком изменились с XVIII века. Орден ораторианцев всегда называл науку — наукой, а душу — душой. Точно так же как наука предпочитает механику схоластике, душа отвергает любую мысль о колдовстве.