Книга Верлен - Пьер Птифис

Так! Идеал погиб, а жизнь триумфы правит…[100]

Мир устроен так, что в нем не стоит пытаться чего-либо достичь и нельзя ни на что надеяться.

Мы ж, уцелевшие, увы, среди разгрома, Понуря голову, потупя тусклый взор, В отчаянье, в крови, в грязи, без сил, без дома, Глотая стон, влачим бесчестье и позор,

Бредем по воле тьмы, по прихоти дороги, Бредем, подобные убийцам и ворам; Нам будущего нет; мы сиры и убоги, И наш знакомый лес, пылая, светит нам![101]

Но во второй части автор берет себя в руки: ночь подходит к концу, скоро рассвет. Нужно жить, нужно идти сражаться!

Вперед, вставай! вперед, вперед! вставай! С нас будет И унижений всех, и сделок, и речей![102]

Мы будем жить, петь и любить:

И посмеемся мы — и посмеемся вволю, Вам доказав тогда, что мертвые — мертвы![103]

Решительно забыв о прошлом, Верлен неистово бросается в водоворот литературной деятельности. Он работает в «Аннетоне» Эжена Вермерша, в «Журнале о литературе и искусстве» Армана Гузьена, в журнале «Интернациональ», где публикует 24 июня рецензию на триумфальное возобновление постановки «Эрнани»[104].

Летом Поль предпочел оставить Леклюз и отправиться в веселый Пализёль. Они с матерью решили пожить у тетки Луизы Гранжан. Просто прогуливаясь или от нечего делать навещая тетку Эврар в Жеонвиле, он по привычке заходит в кабаки Фрамона или Сарта, откуда возвращается уже менее уверенным шагом. Луиза, которую не радовали парижские успехи племянника, была неприятно удивлена, увидев его таким. Она все рассказала своей невестке Элизе Верлен с одной только целью — вырвать Поля из круга его порочных друзей и вернуть на путь истинный, где властвуют нравственность и религия.

1 августа 1867 года «Журналь де Брюссель» перепечатал «Приветствие Виктору Гюго» по случаю возобновления постановки «Эрнани», которое послали мэтру Верлен и еще тринадцать его друзей. Однако, как писала газета, это было сделано в насмешку над «теми господами, которые пали жертвами мистификации, так как слишком любят лесть». Поэтому, добавляла газета, «это шутливое письмо хорошо изображает кокоток».

Верлен воспринял все, как полагается. «Знайте, — пишет он Леону Валаду, — что бельгийские газеты насмехаются над нами. Да, мой друг, мы знамениты, над нами, лучше того, смеются в Брюсселе Брабантском, и это, знаете ли, прекрасно».

Та же газета сообщала, что мэтр по возвращении из Гернси[105] в Брюссель собирается, как всегда, погостить у своего сына Шарля.

Случай был слишком удачным, чтобы упустить его. Верлен известил Гюго о своем прибытии.

Приехав с матерью в Брюссель, он остановился в «Льежском Гранд Отеле» на улице Прогресса, дом 1, что напротив Северного вокзала, «в удобном, но скромном месте», не ведая, что этот отель сыграет важную роль в его жизни. Шарль Гюго жил в тихом доме на площади Баррикад.

Именно там г-жа Гюго, уже больная (ей суждено было умереть через год[106]), приняла в маленькой зале посланника парнасцев. Вскоре пришел мэтр, красивый и величественный, как его и изображали на картинках — седовласый, черноусый, седобородый. Он слегка загорел. Чтобы смутить и без того уже слишком взволнованного гостя, он процитировал несколько строк из «Сатурновских стихотворений» (у него был экземпляр). Верлен, в свою очередь, рассказал, с каким жаром Париж аплодировал «Эрнани» и скандировал имя автора. Разговор продолжился, и темой, естественно, была современная поэзия. Автор «Возмездий» выказывал живейший интерес к парнасскому движению, хотя и отпустил несколько колкостей по поводу мании Леконта де Лиля придавать греческую форму именам античных героев (Ахиллес вместо Ахилл, Геркулес вместо Геракл). Верлен признал правоту Гюго, а впоследствии, поссорившись с адресатом насмешек последнего, стал писать его имя в письмах как «Леконтес де Лиль». «Что же касается бесстрастности, то в будущем вы увидите, что это все пустое», — сказал мэтр.

Как настоящий джентльмен, Гюго пригласил Верлена, который был вне себя от радости, задержаться на ужин. И это дало ему возможность показать себя мастером каламбура. Например, гость запомнил такое: «Бонапарт — Вонь-за-партой!»

После кофе молодой гость простился, гордый, как никогда в жизни.

В Париже его ждала еще одна смерть. 2 сентября 1867 года он проводил в последний путь великого Бодлера, скончавшегося 31 августа. Вместе с Лемерром Верлен возглавлял траурную процессию. В ней было около тридцати человек. Но многие не пришли, особенно все заметили отсутствие Теофиля Готье, которому посвящены «Цветы зла», и Леконта де Лиля, который не соизволил спуститься со своей башни из слоновой кости.

Но достаточно скорби и одиночества! Верлен решил открыть новую страницу и начать радоваться жизни. Пришло время любви, надежд и радости!

Он вернулся в поэзию с довольно необычной темой лесбийской любви, как будто чтобы сообщить Барбе д’Оревильи, что хоть он и «Бодлер», но вовсе не пуританин.

8 августа «Аннетон» уже опубликовал один его сонет под названием «Лесбос». Но это была только проба. Пять других, более откровенных стихотворений, в то время могли выйти только тайно. Впрочем, эта тема была тогда в моде[107]. Франсуа Коппе хотел попросить Пуле-Маласси[108], издателя Бодлера, чтобы тот напечатал 6 сонетов его друга. Книжка появилась в октябре 1867 года под названием «Подруги. Сонеты Пабло Марии де Эрланьез (из Сеговии[109])», тиражом 50 экземпляров ин окто, 44 из которых на голландской бумаге. По несчастливой случайности авторские экземпляры арестовали на таможне и вернули издателю (позже Верлену удалось их получить). Но о случившемся известили прокуратуру города Лилля, и вследствие этого состоялось судебное решение от 6 августа 1868 года, по которому уголовный суд Лилля предписал уничтожить весь тираж, а вместе с ним и «Обломки» Бодлера, и осудил издателя, который был ни при чем, на год тюрьмы и 500 франков штрафа. Суровость приговора не помешала Пуле-Маласси тут же подготовить новый тираж «Подруг» (ин дуодецимо). Второе издание (ин дуодецимо, 100 экземпляров) с подзаголовком «Сиены лесбийской любви» тайно вышло в 1870 году.