Книга Фельдмаршалы Победы. Кутузов и Барклай де Толли - Владимир Мелентьев

Все это привело к первому кризису французской военной машины. На военном совете в Витебске Наполеон встретил сопротивление своих маршалов. Они единодушно (кроме Мюрата) высказались против дальнейшего продвижения в глубь страны. Несмотря на это, Бонапарт заявил: «Заключение мира ожидает нас у московских ворот. Но! Для этого, конечно же, необходимо овладеть Смоленском».

Итак, Смоленск, древний город славян, город ратной славы, форпост западных рубежей Руси, крепостные стены которого не раз встречали иноземных гостей. Овладев Смоленском, Наполеон открыл бы для себя путь на Москву. Впрочем, только ли на Первопрестольную. С таким же успехом он мог идти отсюда и на Петербург.

Вот почему за ходом событий, развернувшихся после соединения армий, в Петербурге, Москве и во всей России следили с особой обеспокоенностью. Сможет ли Барклай остановить врага на смоленском рубеже? От этого зависела судьба не только обеих столиц, но и всего хода войны.

Между тем, используя вынужденную остановку французских войск под Витебском, 1-я Западная без особых хлопот 1 августа подошла к Смоленску. На другой день к дому смоленского военного губернатора Бахметьева (в коем остановился Барклай), опережая свои войска, подъехала кавалькада Багратиона. Всего лишь каких-то пять лет тому назад подчиненный Багратиона генерал-майор, а теперь военный министр, командующий 1-й армией и практически руководивший действующей армией генерал от инфантерии Михаил Богданович Барклай де Толли, при шпаге и со шляпой в руках, поспешил ему навстречу.

Впервые после начала войны командующие двух армий встретились, обнялись и объяснились. Каждый из них забыл горечи и обиды трудной поры, выразил чувство удовлетворения в связи с соединением армий и взаимное уважение, зародившееся еще в давние времена совместных боев и походов.

На другой день под звуки музыки, неумолкаемый шум, пение и радостные возгласы вошла в Смоленск армия Багратиона.

«Можно было подумать, что оное пространство между Неманом и Днепром, не отступая, оставила, но пришла, торжествуя… Видна была гордость преодоленных опасностей и готовность к превозможению новых», — так засвидетельствовал сей факт очевидец.

Случилось нечто «противно всякому вероятию» — писал по сему поводу сам государь!

А между тем солдаты объединившихся армий кричали: «Мы видим бороды наших дедов! Пора драться!»

Петр Иванович Багратион «ради пользы дела» (и уважения к министерскому посту) изъявил полную готовность своего повиновения Барклаю, о чем в письме к императору засвидетельствовал: «Порядок и связь, приличные благоустроенному войску, требуют всегда единоначалия, тем более в настоящем времени, когда дело идет о спасении отечества, я ни в какую меру не отклонюсь от такого повиновения тому, кому благоугодно подчинить меня».

Почти в том же духе и тому же адресату писал и Барклай: «В князе[40] я нашел характер, полный благороднейших чувств патриотизма. Я объяснился с ним относительно положения дел, и мы пришли к полному согласию». И далее: «Смею заранее сказать, что так доброе единомыслие установилось и мы будем действовать вполне согласно». (Заметим, с последним выводом Барклай поспешил.)

Дабы укрепить веру офицеров и солдат «в единомыслие» Барклая и Багратиона, вместе они объехали бивуаки армий и на виду войск несколько раз протягивали друг другу руки для рукопожатия, свидетельствуя тем о добром согласии между ними.

Как бы там ни было, но это обстоятельство разрушило надежды некоторых генералов и офицеров, «единодушно не терпящих Барклая и пребывавших в восторге от неоспоримой репутации Багратиона». Как покажут события, дружба эта оказалась непродолжительной. Как бы предвидя это, генерал Ермолов писал: «Они встретились с всевозможными изъявлениями вежливости, со всем видом приязни, но с холодностью и отчуждением в сердце».

Впрочем, только ли это осложняло для Барклая ситуацию в действующей армии? В очередном письме к императору он писал: «Генерал Платов… облечен слишком высоким званием, которому не соответствует по недостатку благородства характера. Он эгоист, и сделался крайне сибаритом… было бы счастьем для армии, если бы Ваше Императорское Величество соблаговолили найти благовидный предмет, чтобы удалить его». Судя по всему, командующий казачьей вольницей, талантливый и храбрый атаман мало вписывался в педантичные стандарты Барклая. Как говорится, нашла коса на камень.

В августе 1812 года в Смоленске состоялось заседание объединенного военного совета двух армий. Обсуждался план дальнейших действий. Участники совета во мнениях были единодушны — наступать! Доводы были вполне резонны. Поскольку Наполеон не успел еще соединить все свои силы, то предоставляется возможность разгромить часть их. Кроме того, задержкой Наполеона под Смоленском можно выиграть время для пополнения армий резервами, наконец, сдавать врагу исключительно важный в стратегическом отношении Смоленск никак нельзя.

Безусловно, тому способствовало и письмо, полученное Барклаем от императора со словами: «Я с нетерпением ожидаю известий о ваших наступательных действиях».

Да и сам Михаил Богданович писал царю: «Завтра буду иметь счастье довести до сведения Вашего Императорского Величества дальнейшие результаты предложенного мною совещания относительно подробностей операций. Так как неприятель слишком разбросался по дуге от Могилева до Поречья, я решился воспользоваться этим обстоятельством и, скрыв мои намерения завесою легких войск, обрушиться всею массою моих сил на его левое крыло».

Вместе с тем в намерениях своих Барклай был по-прежнему осторожен. «Я не упущу малейшего случая вредить противнику, — писал он, — но со всеми действиями моими против неприятельских сил будут неразделимы самые тщательные заботы о сохранении и спасении армии».

Вот почему позиция его на военном совете была выражена словами: «Император, вверив мне в Полоцке армию, сказал, что у него нет другой для действий против Наполеона. Я должен действовать с величайшей осторожностью и всеми способами стараться избежать ее поражения. Поэтому вам будет понятно, что я не могу со своей стороны не колебаться начать наступательные действия».

Понимая превосходство неприятеля в силах и его маневренных возможностях, беспокоясь за недостаточно обеспеченные фланги и оставляемый в тылу Смоленск, в решении своем на наступление Барклай потребовал, чтобы войска не удалялись от Смоленска более чем на три суточных перехода.

Конечно, это сдерживало наступательный порыв войск, поскольку идти вперед с повернутой назад головой не очень-то удобно. Однако в создавшейся обстановке это было необходимо. Как покажут дальнейшие события, осторожность Барклая была вполне оправданной.

7 августа, оставив в Смоленске небольшой гарнизон для караульной службы и команду для выпечки сухарей, 1-я и 2-я Западные армии начали наступательное движение на Рудню. Впервые за войну солдаты шли не на восток с понурыми головами, а на запад — и с песнями!

Однако уже через два дня движение войск было оставлено. Причиной тому было известие о сосредоточении значительных сил неприятеля в районе Поречья. Опасаясь, что с этого направления противник может выйти в тыл армий и отрезать их от Смоленска, Барклай осуществляет перегруппировку сил на правое крыло. В нерешительных соображениях прошли еще три дня. Тем временем выяснилось, что в Поречье был лишь небольшой отряд, и движение снова было предпринято на Рудню.