Книга Нам здесь жить - Валерий Елманов

Однако время шло, а никто не возвращался. Нетерпеливый Петр выдвинул догадку, что битва давно прошла, а никто не вернулся потому, что все погибли, следовательно, все равно пора выдвигаться в путь. Однако Улан всякий раз осаживал друга, напоминая о том, что тогда через их деревню, возвращаясь в свои края, прошел бы хоть кто-то из чужих, а их тоже не было.

Получалось, князья медлят со сражением. Почему? Поди пойми.

От нечего делать друзья решили слегка усовершенствовать свое боевое мастерство, точнее, как самокритично заявил Улан, сдвинуть его с нулевого уровня, особенно касаемо лошадок. По счастью, Улан до армии успел поработать инструктором в школе верховой езды, и Петр под его руководством через пару недель неплохо освоился, хотя конные прогулки не особо пришлись ему по душе.

— И как местные вояки день-деньской в седлах проводят? — всякий раз удивлялся он, с трудом сползая с коня и старательно растирая ноющие мышцы бедер. — Тут всего пару часов на нем поездишь и полдня потом враскорячку ходить приходится.

Попытка перейти к упражнениям с саблями, точнее, с заготовками для будущих кос, валявшихся в кузнице Горыни, оказалась неудачной. Чтобы убедиться в этом им хватило одного часа. Итог занятию подвел Улан.

— Если б у нас имелся учитель — одно. Тогда и с этим, — он кивнул на неуклюжие железные полосы, — какие-то приемы бы освоили, а так не вижу смысла. Посему давай-ка лучше займемся тем, что умеем.

И их последующие тренировки заключались исключительно в рукопашке, в метании ножей, да еще… в работе с нунчаками. И ножи, и нунчаки, как горделиво заметил Петр, он изготовил самолично. Улан с подозрением покосился на друга и тот, засмущавшись, слегка поправился.

— Ну и Горыня, конечно, немного поучаствовал.

— Понятно, — вздохнул Улан и, со скептическим видом осмотрев их, попробовал в деле. Через минуту вынес вердикт: — С точки зрения эстетики, не ахти, но как боевое оружие и то, и другое — вполне. И баланс у ножей хороший. Чувствуется, что ты Горыней руководил.

Время для занятий они отвели до обеда, после чего Улан уходил в лес на проверку расставленных Заряницей лесных ловушек. Возвращался он обычно ближе к вечеру и частенько с добычей.

Ну а когда Заряница, накормив друзей ужином, уходила к себе в избу, наступало время для тайной работы — установки оптики на карабин. На этом настоял Сангре, заявивший, что никому не ведомо, как у них все сложится в дальнейшем и когда им понадобится полностью оборудованный СКС, а посему…

Он же заявил, что самолично займется изготовлением инструментов, в смысле отверток, без коих прикрепить к ложу СКС кронштейн нечего было и думать. Заодно откует и петли для футляра карабина. Сам футляр Улан к этому времени почти закончил вырезать из липового ствола, ухлопав на это добрый десяток вечеров.

От помощи друга Петр почему-то отказался. Поначалу тот не придал этому значения, но когда Сангре завел какой-то разговор с Заряницей, поминутно оглядываясь по сторонам, и резко оборвал его, завидев Улана, тот заподозрил неладное. Заслышав раздающиеся из кузни звонкие веселые удары молота, он незаметно подкрался к двери, осторожно заглянул внутрь, и ему тут же стал понятен отказ Петра от помощи. Все дело было в уязвленном самолюбии, поскольку в роли кузнеца выступала Заряница, а в роли подмастерья — раскрасневшийся Сангре, на удивление послушно выполнявший все распоряжения юной кузнечихи. Полюбовавшись пару минут необычным зрелищем, Буланов хмыкнул и чуть ли не на цыпочках удалился обратно в избу.

Изготовленные Заряницей петли подошли к футляру как нельзя лучше, да и отвертки оказались хоть и неказистыми на вид, но вполне приемлемыми для работы, и вскоре оптику надежно прикрепили к карабину.

Пристрелку Улан взял на себя и хотя, старательно экономя, израсходовал всего три патрона, деревенский народец до самого вечера дивился, обсуждая громовые раскаты в лесу. Унимать тревожные разговоры, что гроза в такое время — явно не к добру, Сангре пришлось чуть ли не весь следующий день. И это еще по-божески. У любого другого ушло бы несколько суток, а то и неделя, но улыбчивый жгучий брюнет успел здорово полюбиться местным. Правда, из его речей они понимали хорошо если четверть, и разумеется, в эти двадцать пять процентов не входило ничегошеньки из одесских перлов, по-прежнему щедро рассыпаемых Петром. Однако на вопрос Улана, не надоело ли заниматься напрасной говорильней и может стоит вместо этого перейти на более лаконичную и понятную всем речь, Сангре лишь отмахнулся.

— Тю на тебя. Слов народ, конечно, не понимает, зато эмоции мои чувствует хорошо. Они-то и срабатывают, когда я что-то рассказываю или в чем-то убеждаю. Ну а одесские хохмы — нечто вроде усилителя этих эмоций. И если я буду говорить проще, без их употребления, получится гораздо хуже. Они тогда поймут почти все, что я им говорю, но зато перестанут верить и соглашаться со мной. И оно тебе надо? — и после недолгой паузы добавил: — К тому же я тем самым поддерживаю свою квалификацию, а то представь, появлюсь в Одессе, а говорить буду як обычный мужичок из-под Рио-де-Житомира или Барнаула-Айреса. Это ж позор какой!

Улан открыл было рот, желая осведомиться, насколько его другу верится в то, что он вновь окажется в Одессе, но, посмотрев на набычившегося Петра, внезапно расхотел интересоваться. И без того понятно, что сильно. Даже очень сильно.

Заряница, ставшая для Улана наставником по установке лесных ловушек, оказалась талантливым педагогом. Во всяком случае, Улан понимал ее объяснения с первого раза — и как правильно устанавливать самострел на тропе, и как ставить капкан, и как маскировать ловчую яму. Слушал он ее уважительно, презрительных намеков на ее бабский пол себе не позволял и невозмутимо принимал ее старшинство в тех делах, где он по неопытности мало смыслил. Девушке такая почтительность и послушание чертовски льстили, и она не жалела времени, втолковывая ему разные премудрости и величая всегда по имени-отчеству. Правда, трудное словцо «Тамерланович» у нее выговорить никак не получалось, и Улан, недолго думая, заменил его на Тимофеевича. Ему все равно, а ей проще.

Вначале Сангре поглядывал на их воркование с улыбкой, но затем предупредил друга:

— Слушай, уставший пилигрим тверских лесов и болот. Если ты решил бросить в ее сторону якорь страсти и отдохнуть с нею активной частью тела, то не советую. И вообще, как говорил классик, чем меньше девушек мы любим, тем больше времени на сон.

Улан, отчего-то засмущавшийся, принялся торопливо оправдываться, что у него с Заряницей ничего такого нет и вообще он всегда предпочитал более стройных, но Сангре с кривой усмешкой перебил:

— Это ты ее брату втолковывать станешь, когда он вернется.

— Почему… брату?

— А вдруг она, неправильно тебя поняв, ему о твоих поползновениях расскажет. И тогда, поверь на слово, он первым делом примется рассказывать тебе о порядке сговора, помолвки и сватовства — что за чем идет и так далее.

— Зачем? — оторопел Улан.

— А затем, что они хоть и без родителей живут, но он ей вместо отца и для сестрицы своей ничего не пожалеет, дабы как у людей все было, — поучительно пояснил Петр.