Книга Охотники на снегу - Татьяна Алферова

— А это у тебя что?

Они были уже на «ты». Первой на «ты» перешла Вика. Впрочем, Алик, как ни старался, не мог вспомнить, обращался ли Валера на его памяти на «вы» с какой-нибудь из знакомых женщин. Алик мужественно продолжал рассказывать, но нежная подруга перебила:

— Ох, помолчи. Ты-то помнишь, что хочешь сказать, а мы можем забыть, — объединяя себя и Валеру по принципу опьянения.

Валера, не оценив доверия, или напротив, оценив его должным образом, задвигал руками и наклонил короткое туловище в направлении стола, приговаривая:

— Подождите, я хочу добраться.

В скором времени он дошел до стола, решительно разлил остатки водки по рюмкам, поднял свою, провозгласил:

— Ну, чтобы все!

Водка кончилась, шпроты кончились, рыхлый пошехонский сыр кончился. Вика посмотрела на Валеру, затем они сообща посмотрели на Алика.

Алик ощупывал лопатками пожелтевший дверной косяк, через тонкий «парадный» свитер неровная поверхность читалась отлично: каждая зазубрина, каждая выемка сообщали, что именно произойдет в девятиметровой комнате, если он уйдет в магазин, вот на этом диване, или на стуле, или даже на полу, несмотря на все Викины «физиологические причины» вместе взятые. Даже если его отсутствие не затянется.

Алик не стал принимать решения, дождался, когда Валера полезет в карман за деньгами и скажет:

— Сбегаешь, да?

Дальше все происходило само собой, независимо от Алика. Он исполнял то, о чем просили другие. Не то чтобы таким образом перекладывал на них ответственность за предстоящее или демонстрировал смирение, нет. Ничего не приходило в голову. Там образовалась тошнотворная пустота, постепенно заполняющаяся чужими голосами, лишь они могли указать, что следует делать. Валерин голос сказал, что надо идти за бутылкой в магазин через дорогу, там выбор больше, и Алик пошел.

И наблюдающая тень, та, что сверху, не подсказала: «Останься!» Наверное, она спала или бродила по другим коридорам, или, устав от бесплодных попыток вмешаться, беседовала со стражами Входа.

В подъезде Алик сообразил, что можно, не думая о цене и качестве, купить все необходимое в ближайшем ларьке и можно успеть вернуться до того, как Вика совершит непоправимую ошибку.

Выйдя на улицу, пробежав по свежему, но уже утоптанному снегу под долгожданным морозцем, он пришел в себя и обрел способность рассуждать. Почему он считает, что ошибка непоправима? Вика ему не жена, и он ей не муж, она имеет право на капризы, на жизнь вне его жизни. Вот именно, имеет право. Вика взрослая женщина, прекрасно все понимает, знает чего хочет. Что, если она несчастлива с ним, а Валера сможет дать ей больше?

По заснеженной улице имени пограничника Гарькавого почти бесшумно катил светящийся изнутри домик автобуса. Только сейчас стало заметно, что стемнело, и стемнело резко. Надвинулись тучи, из них выскользнула желтая грудь луны и заколыхалась над фонарями. Алик остановился под луной и закурил, хотя не хотелось.

Собственно, почему он судит Валеру, сам он разве правильно живет? Если довести мысль до логического завершения, нет такого человека, перед которым Алик мог бы чувствовать себя правым. Перед женой виноват, перед Викой виноват. Родители? Он не оправдал их ожиданий… Перед тещей — тоже виноват. И притом совершенно несчастлив, ничего не может себе позволить. Валера, по крайней мере, не скрывает своих желаний, пусть нечестных. Нет, желания не делятся на честные и нечестные. Они или есть, или их нет. А когда они есть, их можно скрывать или проявлять, Валера практикует последнее. Получается, что Валера честнее Алика.

На этом оригинальном умозаключении Алик выбросил окурок, тронулся в путь, замедлил шаг у ларька, но прошел-таки мимо, направляясь к большому универсаму в конце улицы через дорогу. В универсаме наверняка очередь в кассу. Пусть произойдет то, что должно произойти, он не имеет право вмешиваться в чужие судьбы и навязывать решения. Алик зашагал торжественно, в полной мере осознавая размах и размер собственной жертвенности, пока не споткнулся о подлую мыслишку:

«А не сам ли все это подстроил? Такая развязка, ой как удобна. Ну, помучаюсь, не без того, особенно первое время, зато разрешится двусмысленное положение, не придется врать жене, не придется ложно обнадеживать Вику».

«Это я спьяну», — немедля отвечал сам себе Алик, но подлая мыслишка не унималась. Он остановился у дерева с гладкой корой красноватого оттенка и снова полез в карман за сигаретами.

«Им, оставшимся, легче, чем мне, им не надо ничего решать!» — вот уже новая мысль побежала вдогонку предыдущей: догнать, перехватить эстафету. Стемнело окончательно. Улица светилась бусинами фонарей, окнами малоэтажек и магазинов.

Оставшиеся в прокуренной маленькой комнате после ухода Алика безмятежно уселись на диван и раскурили очередную сигарету на двоих. На столе осталась пустая пачка.

— Все-таки курить надо бросать, — вдумчиво заговорила Вика и выжидательно посмотрела на конфидента.

— Да ты столько не куришь, сколько я живу, — машинально возразил Валера и в две затяжки докурил общую сигарету.

— Раздевайся, быстро!

— Что? — удивилась Вика, завела руки за спину и незаметно расстегнула «молнию» на юбке, с которой ни одному мужчине самостоятельно нипочем не справиться.

Валера юбкой заинтересовался мало, юбка ему не мешала, и Викины старания пропали втуне. Через пять минут она тоже забыла о застежке, юбке и прочих пустяках. Ее ласкал Настоящий Мужчина, и то, что «хозяйство» мачо, как выражается подруга Светка, никак не могло придти в боевую готовность, ничего не значило. Вика покорно и охотно скользнула на шершавый пол, ухватившись за Валерины колени и подчинившись его, отнюдь не немой, просьбе. Процесс пошел. Соприкасающиеся хрупкими боками стаканы и переместившаяся с подоконника пепельница с окурками ритмично задребезжали на столе.

В квартире на Московском проспекте, на кухне у Алика одна из чашек, словно сама по себе, прыгнула к краю стола, упала и разбилась на две половинки. Алла с досадой бросила в раковину мокрую тряпку и наклонилась за осколками. Расхотелось прибирать кухню, накатила внезапная сонливость. Будто какая-то тень, наподобие утренней, толкала в спину — иди спать, иди спать.

Алла. Четверг, вечер

Снежный белый день кончился. Вечером диван недолго простаивал в одиночестве. Хозяйка приняла вахту, свернулась калачиком, натянула на ноги край пушистого пледа.

«Так вся жизнь пройдет. Уже никогда ничего не случится со мной: ни чудесного, ни страшного», — подумала Алла, погружаясь в состояние между сном и бодрствованием. Темное зыбкое пространство с плавающими светящимися кругами облепило ее, стены комнаты тряслись, как желе.

Несколько лет тому назад Алла видела нечто подобное, когда лежала с высокой температурой. Она не верила, что это обычный грипп, хотя именно такая температура и бывает при гриппе. Алла бредила, боялась умереть и в полубреду договорилась с мужем до того, о чем после было стыдно и смешно вспоминать. Почему-то она решила, что если здесь, в этой жизни, условиться с близкими о встрече там — никто не знает, что там, где там, возможно, потому, что никому не приходит в голову договориться о встрече здесь и сейчас, — то встреча обязательно состоится, надо только четко договориться о месте. Тогда умерший первым сможет встретить уходящего позже. Есть же там какой-нибудь вокзал, куда прибывают новенькие. Пусть не вокзал, но нечто подобное. А если таких пунктов там несколько, то можно назначить встречу, допустим, у входа: пусть новоприбывший сидит у входа, а встречающий методично обойдет все вокзалы один за другим.