Книга Первая конная армия - Семен Буденный

Ну теперь, Семен Михайлович, принимайте в кавалерию, видите, конь-то у меня какой, и шашка есть.

Но это не все, — возразил я. — Рубить же ты не умеешь.

Семен Михайлович, я ведь когда-то и кашу есть не умел. Вот увидите, научусь.

Пришлось уступить, принять в кавалеристы. Однако сначала, не желая посылать Пивнева в боевое подразделение, где он по неопытности мог быстро стать жертвой любого казака-рубаки, я определил его к себе ординарцем.

Как-то раз белые выбили с хутора Дальнего нашу сторожевую заставу, державшую связь с Веселовским отрядом. Надо было немедленно восстановить положение, и я с сотней бойцов и с пулеметами поспешил на помощь отступавшей заставе. Спешившись в ложбинке, около уже выколосившейся ржи, я оставил следовавшего за мной Пивнева с лошадьми, а сам стал руководить наступающей цепью бойцов. Завязалась перестрелка с белыми. Смотрю, мой ординарец что-то приседает, прячется за рожь. Чтобы ободрить Пивнева, я подзываю его и говорю:

Что же ты, братец, прячешься под рожь? Испугался пуль? А я-то думал, что ты храбрый... Если бы знал, что ты боишься, то определенно не принял бы в отряд.

Да нет же, Семен Михайлович, я не боюсь, но как-то само собой получается, — говорит он. — Если вы думаете, что я боюсь, то отпустите во взвод, там я в бой и в разведку пойду, обязательно докажу, что ничего не боюсь.

Во взвод тебе еще рано, — отвечаю я, — а в разведку тем более. Отрубит тебе голову какой-нибудь казачина, и покатится она, буйная, по широкой степи. Нет, побудь еще около меня, поучись кое-чему, а потом и во взвод пойдешь.

Когда был создан кавалерийский дивизион, я определил Пивнева в эскадрон Баранникова — опытного командира и заботливого человека, поручив ему следить за молодым бойцом. Время от времени я спрашивал Баранникова о Пивневе. Осторожный в суждениях о людях и скупой на похвалы Николай Кирсанович Баранников вначале говорил неопределенно — присматриваюсь, мол. А потом как-то сказал: «Этот парень, видно, совсем лишен чувства страха, думаю, что выйдет из него неплохой командир». Спустя некоторое время в одном из боев с белогвардейцами я лощинкой подъехал к цепи бойцов спешенного эскадрона Баранникова. Смотрю, лежит в цепи взвод, умело расположенный на холмистой местности, и ведет огонь по противнику. Пули белых свистят, цокают о землю, но командир взвода, в котором я узнал Пивнева, как будто не обращает на это внимания. Он спокойно ходит и дает своим бойцам какие-то указания.

Пивнев, ты уже командуешь взводом?

Да, командую! — и его загорелое лицо светится радостью.

И пулям не кланяешься? — смеюсь я.

Нет, они облетают меня, — весело отвечает Пивнев.

Он вытаскивает из кармана кисет и, продолжая беседу со мной, уже не как с командиром, а как с хорошим знакомым, закуривает. Вдруг я вижу, что у него по руке течет кровь.

Пивнев, ты ранен! Беги же скорее к санитарной линейке!

А он, словно ничего не произошло, спокойно посмотрел на

свою руку, потом на меня и говорит:

Да, наверное, ранен.

Быстро росло боевое мастерство Пивнева. За короткое время он стал командиром эскадрона, а затем и командиром полка. Из среды молодых командиров он выделялся высокой дисциплинированностью и особой удалой отвагой. Его подвигами восхищались даже бывалые и известные своей храбростью командиры. Один либо во главе группы лихих конников он пробирался в стан врага, захватывал ценные документы, громил штабы и обозы белых, освобождал из тюрем советских активистов, приговоренных белогвардейцами к расстрелу, и, как правило, возвращался из смелых налетов с пленными офицерами. Слава о бесстрашных подвигах этого жизнерадостного паренька прошла по всем кавалерийским частям 10-й Красной армии.

4

Во второй половине мая 1918 года Донская казачья армия Краснова при помощи немецких оккупантов закончила период организации и формирования и начала наступление против краснопартизанских отрядов — опоры советской власти на Дону.

На Кубани и Тереке в это время еще был период брожения, период расслоения и, я бы сказал, период развития контрреволю- циии. Точно так же, как в январе — феврале 1918 года на Дону, и здесь, в Кубанской и Терской казачьих областях, наиболее ревностными сторонниками монархии выступали казаки-старики.

Основные опорные пункты советской власти на Северном Кавказе были в Ставрополье. Однако возникшие там в начале 1918 года краснопартизанские отряды так же, как в Донской области, были слабые и в основном потому, что стояли на местнических позициях, действовали вразнобой, не помогая друг другу. Местнические настроения в отрядах насаждались прежде всего командирами отрядов. Они избегали совместных действий и уклонялись от объединения только потому, что боялись попасть в чье-либо подчинение. Индивидуализм некоторых партизанских командиров приводил к тому, что их отряды становились добычей организованных и объединенных в части белогвардейцев.

Говоря об обстановке, сложившейся в этот период на Дону, Кубани, Тереке и на Северном Кавказе, следует сказать также об отношении к советской власти многочисленных кавказских народностей. Горцы — осетины, дагестанцы, кабардинцы, карачаевцы, чеченцы, ингуши и другие — в этот период не проявляли особой активности. Правда, зажиточная часть горцев во главе со своими князьками стала на сторону белых, однако таких людей было немного. Основная же часть горцев придерживалась нейтралитета, либо становилась на сторону Советов. Нужно учитывать, что беднота горских национальностей терпела двойной гнет — от своих национальных феодалов и от царского самодержавия. Бедняки-горцы ненавидели своих угнетателей, особенно царизм, но они были настолько забиты, запуганы, унижены, что часто не осмеливались поднять голос за советскую власть.

Во второй половине мая 1918 года белогвардейцы, расположенные в станицах Егорлыкской, Манычской, Мечетинской и Кагалышцкой, повели наступление против Веселовского отряда Думенко. Веселовский отряд не выдержал натиска противника и стал отходить по левому берегу реки Маныч, на станицу Великокняжескую. Великокняжеский отряд Шевкоплясова, державший связь с отрядом Думенко, вместо того чтобы выступить на поддержку и соединение с Веселовским отрядом, остался на месте, в обороне у Казенного моста через Маныч.

В связи с отступлением Веселовского отряда на станицу Великокняжескую наш отряд вынужден был отойти с хуторов Соленого, Сухого и других в станицу Платовскую с тем, чтобы выровнять фронт и теснее связаться с Великокняжеским отрядом. Па старых позициях остался только кавалерийский дивизион. Мы должны были встретить противника, войти с ним в боевое соприкосновение и в случае превосходства сил казаков, сдерживая их, отходить на Платовскую.

В Веселовском отряде отступление вызвало недовольство партизан. Люди не хотели уходить из своих насиженных мест, от своих хат и хуторов. Отступление они объясняли бездарностью Думенко. В отряде произошел крупный инцидент, начавшийся с того, что бойцы потребовали снять с Думенко офицерские погоны. Стихийно возник митинг, на котором партизаны разделились на две группы. Одни выступали против Думенко, требуя отстранения его от командования отрядом и избрания командиром заместителя Думенко — Григория Колпакова, другие защищали Думенко. Кончился этот митинг тем, что один партизан подошел к Думенко и сорвал с него погоны, а тот в ответ ударил партизана. Спасаясь от угрожавшего ему самосуда, Думенко с помощью своих сторонников под покровом наступившей ночи бежал из отряда в станицу Платовскую.