Книга Раневская в домашних тапочках. Самый близкий человек вспоминает - Изабелла Аллен-Фельдман

Осторожно прощупала почву касательно здешних мест отдыха. Увы, сразу три причины мешают мне устроить себе небольшой праздник, романтические каникулы. Сестра сказала, что никуда меня одну не отпустит, разве что потом, когда я окончательно освоюсь.

– Но ведь ты же оставляла меня на несколько дней дома, и ничего не случилось, – напомнила я.

– Дома – другое дело, здесь есть кому за тобой присмотреть! – тоном, который исключал любые возражения, ответила мне сестра.

Кроме того, она объяснила мне, что обычные здешние пансионаты и санатории сильно отличаются от тех, в которые ездит она. Верю, потому что уже хорошо поняла, что всеобщее равенство здесь только на словах. «Как заводская столовка от хорошего ресторана», – сказала сестра. В заводских «столовках» я не была, но в обычное здешнее bistrot, где столы и пол вытираются одной и той же тряпкой (в присутствии клиентов!!!), из любопытства однажды заглянула. Меня, как родную сестру народной актрисы Раневской, могут пустить в хороший санаторий, но вот Nicolas никто туда не пустит. И сам отдых в подобном месте может оказаться ему не по карману.

– За хорошее обслуживание надо платить! – сказала сестра. – Я, та самая Муля, и то всякий раз везу с собой чемодан с конфетами, духами и прочими презентами. И денежку для раздачи тоже не забываю взять. Я же не Фурцева, чтобы мне забесплатно жопу лизали! Тебе, Белла, пора бы уже понимать, что к чему. Изменились только названия, а люди и отношения между ними остались прежними. Не подмажешь, как говорится, не поедешь.

Жаль. А я уже строила такие планы, выбирала между Крымом и Юрмалой.

02.05.1961

Здешние демонстрации поражают обилием людей. Празднества по случаю трехсотлетия дома Романовых не идут ни в какое сравнение с ними. Уговаривала сестру на прогулку, но она отказалась. Сестра сильно переживает болезнь Полины Леонтьевны. Когда я слышу от сестры «она мне заменила мать», то думаю о том, что сестра сделала свой выбор самостоятельно, никто не принуждал ее расстаться с семьей, напротив, родители настойчиво звали ее с собой. Если же послушать сестру, то выходит, что осталась она одна не по своей воле, а по воле рока. Таким трагическим тоном произносит свое вечное «она спасла меня от панели»… не могу понять, а на что вообще рассчитывала сестра, оставаясь одна среди всего этого безумства? На своего Максимилиана? На то, что ее пригласят в Малый театр? На что тогда вообще можно было рассчитывать? Не знаю, но зато знаю другое: если человеку приходится выбирать, то он выбирает то, что ему больше по душе. Родители для сестры были худшим злом, нежели революция. Она настолько ценила свободу, возможность всегда поступать по своему усмотрению, что предпочла этой свободе все – дом, благополучие, спокойную жизнь. Увы, от состояния отца остались жалкие крохи, но эти крохи позволяли жить, а не нищенствовать. Сестра сама оборвала нити, связывавшие ее со всеми нами. Зачем говорить о том, что Полина Леонтьевна заменила ей мать, если она в матери совершенно не нуждалась. В подруге – нуждалась, в наставнице – нуждалась, но не в матери. Чтобы я так нуждалась в болячках, как сестра нуждалась в матери!

05.05.1961

Ходят слухи (принесла их всезнайка Ниночка), что готовится постановка «Войны и мира». Снимать будет один из наших знакомых режиссеров (незнакомых режиссеров у меня уже, кажется, и не осталось, если кого-то не знаю лично, то знакома с ним по рассказам сестры). Сергей Федорович, который, по выражению сестры, «покушается» на Толстого, провел свою юность в Таганроге и там же начал актерскую карьеру. Мы с ним обменялись впечатлениями, я рассказывала о том, что было, а он мне о том, что стало. С.Ф. производит впечатление человека не просто умного, но глубокого. Такому под силу ставить лучшее произведение русской классической литературы. Сестра уже трижды заговаривала о том, что ей близок образ Жюли Курагиной.

– Светская пустышка – это мое амплуа, – говорила она мне и соседке с третьего этажа Светлане.

Светлане явно было сказано с тем расчетом, чтобы эти слова поскорее дошли до С.Ф. Сомневаюсь, что сестре достанется эта роль. На мой взгляд, с Жюли у нее нет ничего общего. Разве что лицо пудрой обильно обсыпать. Ей скорее бы подошла роль Анны Павловны Шерер. Я осторожно поделилась с сестрой своим мнением. Она ответила: «Могу и ее» – и тут же позвонила Светлане.

– Захотелось перечитать роман, – так начала разговор сестра. – Весь, от первой до последней страницы. Раскрыла первый том, прочла несколько строк и задумалась об Анне Шерер. Ее принято считать коварной, насквозь искусственной интриганкой, но это не совсем верно. Она же эн-ту-зи-а-стка! Вы со мной согласны?..

Мне нет дела до того, что говорит сестра другим людям. Но почему бы не сказать просто, как оно было? «Белла считает, что я могла бы сыграть Шерер». Зачем устраивать театр даже по мелочам? Зачем постоянно врать, даже если это не приносит никакой пользы? Я не обижаюсь, я удивляюсь. Неужели актерство так въедается в душу, что вся жизнь превращается в спектакль без антрактов?

12.05.1961

Михаил Неюрьевич приходил на домашнюю репетицию. Они с сестрой готовятся к записи на радио. Рассказывал про какого-то молодого и очень талантливого режиссера (у доброго Михаила Неюрьевича все талантливые), которого сам Ромм (это любимый режиссер сестры, тот самый, что снял ее в «Мечте») благословил на комедийную стезю. Насколько я поняла, молодому режиссеру очень хочется снимать в своих фильмах актрису Раневскую. Одно ее имя уже обеспечит картине внимание зрителей. Но и для сестры, вечно жалующейся на отсутствие ролей (их у нее и в самом деле немного), подобное предложение могло бы показаться привлекательным. Но так считаю я, а сестра думает иначе.

– Не искушайте, демон вы мой, – сказала сестра Михаилу Неюрьевичу. – Я недавно уступила домогательствам Нади и снялась у нее в бесподобном, прямо-таки блистательном говне! Худшей из моих картин был только «Инженер Кочин», где я сыграла еврейку, от одного воспоминания о которой мне хочется вступить в Союз Михаила-Архангела. Что с того, что его благословил сам Ромм? Эйзенштейна благословил сам Чаплин, а кто был Эйзенштейн? Порнограф-импрессионист!

Когда Михаил Неюрьевич ушел, я спросила, о том ли Эйзенштейне, который снял «Броненосец «Потемкин», шла речь или о его однофамильце. Я видела эту картину, превосходно передающую весь ужас революции, и мы с моим покойным мужем, помнится, очень удивлялись тому, что создателей фильма не арестовали. Эта картина только на первый взгляд кажется революционной, а на самом деле она выступает против революции. Так, во всяком случае, нам тогда показалось.

– О том самом, – ответила сестра, – не хватало нам еще одного Эйзенштейна!

Она его не любит. Да и какая актриса станет любить режиссера, сначала предлагающего роль, а затем отказывающегося от своего предложения. Это же все равно что сделать девушке предложение и передумать накануне свадьбы. После такого принято отказывать от дома. Но «порнограф-импрессионист» – это слишком сильно даже для нелюбимого режиссера, тем более для покойного. Правило «de mortuis aut bene aut nihil»[37] заслуживает того, чтобы его соблюдали, хотя бы потому, что покойник не способен ответить, оправдаться.