Книга Цена вопроса. Том 1 - Александра Маринина

Мама умерла, когда мне было пятнадцать. Я не мог понять, почему папа так сильно горюет. Ведь после того, как маму увезли в больницу, ему явно стало лучше, веселее, спокойнее… А обо мне и говорить нечего, мне казалось, что я жить начал только с того дня, когда не стало рядом источника постоянной опасности. На похоронах я изо всех сил старался, чтобы никто не заметил моего равнодушия. Я понимал, что должен быть «убит горем», иначе папины друзья и все наши родственники меня просто не поймут. Я не чувствовал себя виноватым из-за того, что ничего, кроме облегчения, не испытываю, но точно знал, что мое не-горевание вызовет у всех осуждение и неудовольствие.

Отец заменил мне весь мир, даже потерю школьных друзей я перенес легко, почти не обратив внимания. Я жадно впитывал каждое произнесенное им слово, подолгу обдумывал, пытаясь уловить, правильно ли я понял сказанное, и старался сделать из услышанного именно те выводы, которые, как мне казалось, ждал от меня папа.

Учился я средне, но не потому, что был тупым, а потому, что не интересно. До «двоек» не скатывался, но и в отличники не выбивался. Однажды, посмотрев по телевизору какой-то сериал с кучей трупов и морями крови, отец задумчиво произнес:

– Ну, то, что это показывают – понятно, показывают потому, что люди хотят это смотреть. А вот почему они хотят?

Я ничего не ответил, потому что ответа не знал. Но слова его, как обычно, воспринял как руководство к действию и немедленно полез в Интернет искать информацию. Примерно через час я отчитался, изложив папе все, что сумел найти и прочитать о причинах, по которым сцены насилия и жестокости так привлекательны для многих людей. Оказывается, по этому вопросу давно уже ведутся целые дискуссии, а я и не знал… В моем докладе то и дело мелькало слово «катарсис», поскольку в прочитанных материалах оно встречалось очень часто.

– Эх, сынок, если бы все было так однозначно! – вздохнул отец. – Посмотрел кровавый боевик, испытал катарсис – и все, напряжение ушло, и человек долгое время после этого даже муху не прибьет. Но оно ведь не так… Видишь, оппоненты этой теории считают, что чем больше видишь насилия и крови, тем больше привыкаешь к ним, считаешь чем-то совершенно обыкновенным, нормальным. А если это нормально, значит, допустимо.

И тут я почему-то вспомнил о той музыке, которую отец слушал, когда приходил в себя после маминых скандалов.

– Пап, а если бы кому-нибудь все-таки удалось написать специальную музыку для тех, кто злой и агрессивный? Представляешь, как было бы классно: отовсюду льется эта музыка, и никто никого не обижает, никто никого не убивает, даже в морду не бьет… Даже голос никто не повышает… Не кричит, не скандалит… Ты говорил, что музыку для больных придумать очень трудно, а для здоровых – проще. Злые и агрессивные насильники – они же не больные, они здоровые, значит, теоретически такую музыку придумать вполне реально.

– Мы все в той или иной степени больные, – грустно усмехнулся отец. – Но, возможно, ты и прав, сынок.

Над этими словами я думал очень долго. Что было главным в сказанном отцом? Первая часть фразы или вторая? Я никогда не просил папу объяснить точный смысл сказанного: боялся выглядеть в его глазах малолетним недоумком, с которым нельзя разговаривать как с ровней.

После длительных размышлений я пришел к выводу, что главными словами являются именно последние. Возможно, что я прав. Нет ничего невероятного в том, что кто-то напишет ту музыку, которая сделает мир прекрасным и гармоничным, лишенным злобы и ярости, насилия и смерти. Ведь если можно при помощи музыки снять нервное напряжение и вернуть человеку спокойное расположение духа, то наверняка можно достичь и более значимого результата. Нужно только очень постараться.

Сначала я пошел по самому простому пути, по которому пошел бы любой дурак: начал искать в Интернете сайты тех, кто пишет музыку и считает себя крутым композитором, и посылать им письма с объяснениями, почему нужно непременно сочинить… Ну, и так далее. Идиотом я был. Думал: стоит только правильно сформулировать задачу – и тут же все кинутся ее выполнять. Как же, разбежались. На мои призывы откликнулся только один человек из Новой Зеландии, русскоязычный эмигрант из Киргизии, который потрудился ответить на мое послание. В его ответе содержались рекомендации обратиться за специализированной медицинской помощью и не отрывать время у людей, которые заняты делом, а не пустым прожектерством.

Письмо меня ошарашило. Меня приняли за сумасшедшего! Меня! Нормальнейшего из всех нормальных! От моего замысла отмахнулись, как от навозной мухи! Может быть, это случайность, и остальные ответы от композиторов будут совсем другими… Нужно только подождать. Как меня учил папа: перетерпеть, переждать, пережить.

И я терпел. Искал новые имена, посылал им сообщения, ежедневно проверял форумы и сайты в надежде увидеть ответ, но в течение полугода не удостоился больше ни одной, даже самой короткой, реплики. Мне не отвечали. Меня игнорировали. Меня не хотели услышать. Меня даже не хотели заметить.

И вдруг… Мне пришел Знак. Во время изучения одного из музыкальных форумов сбоку на экране выскочила реклама. Вернее, рекламных постов было два. На одном – что-то про «очки за один час» и изображение огромного, очень красивого глаза, явно женского, с длинными ресницами. На втором – интернет-самоучитель игры на фортепиано.

Оба рекламных поста слились в моем мозгу воедино. Это было Послание, и я его прочел: «Я, Прекрасное Око, смотрю на тебя с высоты мироздания и вижу, что твой замысел под силу осуществить только тебе самому. Не проси помощи у слабых и безразличных, сделай сам, я в тебя верю, ты справишься».

В ту же секунду я все понял. Я – Избранный. Я должен научиться нотной грамоте и написать великую музыку, которая преобразит наш несовершенный, ущербный и грязный мир. Прекрасное Око ждет от меня великого результата, ибо видит всё и всех и понимает, что никто, кроме меня, с этой задачей не справится.

Это был волшебный миг. Водораздел всей моей жизни. Точка невозврата, в которой я внезапно осознал свое истинное предназначение, после чего все, что интересовало меня прежде, волновало, радовало или печалило, просто перестало существовать.

Более того: впервые за последние годы я понял, что отныне вынужден скрывать от отца часть себя. Занятия музыкой, само собой, скрыть не удастся, да и не нужно. Ну что ж, придет время – скажу, если возникнет необходимость. А вот про мои взаимоотношения с Прекрасным Оком знать не должен никто. Ибо я Избранный. А любое Избрание – это великая тайна, которой нельзя делиться ни с кем. Тайну следует бережно хранить и тщательно оберегать от посторонних.

Даже от таких близких людей, как мой отец, которого я обожаю. Про Избрание и Прекрасное Око он знать не должен.

Дзюба

В Тавридине Дзюба должен был явиться к полковнику Коневу. Константин Георгиевич Большаков сказал, что Конев, занимающий высокую должность в областном управлении внутренних дел, обо всем предупрежден и «прикроет».

– Материалы по Евтягину привез? – суровым голосом спросил полковник, едва Роман переступил порог его кабинета.