Книга Богатырская дружина Мономаха. Русь в огне! - Вадим Николаев

Слева от мощенной бревнами дороги был невысокий глухой забор, за которым располагалось много клетей-кладовых. Здесь находились и рыбные склады, и склады для вина и меда, где хранились сосуды, амфоры-корчаги.

В глубине двора стояло высокое здание – башня-вежа. Это отделенное от крепостных стен сооружение было, можно сказать, вторыми воротами и одновременно в случае осады становилось последним убежищем защитников замка. Этим вежа напоминала донжоны западноевропейских замков. В ее глубоких подвалах были ямы, хранившие зерно и воду.

Вежа соединила все пути в замке. Только через нее попадали и к кладовым, и к княжескому дворцу. В этой большой четырехъярусной башне жил боярин-огнищанин, управитель замка, чью жизнь закон охранял огромной суммой в восемьдесят гривен, что составляло четыре килограмма серебра. Огнищанин видел все то, что делается в замке и за его пределами; он управлял людьми в замке, и без его ведома нельзя было войти в княжеские хоромы. Поскольку Любеч не был столицей княжества и князь постоянно не жил в нем, возможности для воровства у огнищанина были неограниченные.

За вежей располагался парадный двор перед княжеским дворцом. На этом дворе был шатер для почетной стражи. Там же находился потайной спуск к стене.

Сам дворец представлял собой трехъярусное здание с тремя высокими теремами. Нижний этаж дворца разделялся на мелкие помещения. Здесь были печи, здесь была челядь, здесь хранились запасы. Второй этаж был княжеским. Здесь имелись открытая галерея для летних пиров и большая княжеская палата, которую украшали майоликовые щиты, а также рога оленей и туров. Именно в этой палате, где можно было поставить столы на сто человек, и предстояло собраться съезду.

На третьем этаже располагались опочивальни для князя, его семьи и его гостей.

В замке была небольшая церковь со свинцовой кровлей. Его стены состояли из внутреннего пояса жилых клетей и высокого внешнего пояса заборов. Плоские кровли жилищ служили заборам боевой площадкой, бревенчатые сходы прямо со двора замка вели на стены. Вдоль стен были вкопанные в землю медные котлы для кипятка, которым поливали штурмовавших врагов. Во дворце, в одном из складов и рядом с церковью, глубокие подземные ходы выводили в разные стороны из замка.

Съехавшиеся в замок князья обустраивались в отведенных им покоях и оживленно общались между собой. Некоторые из них не видели друг друга много лет.

Мономах неожиданно нашел себе задушевного собеседника в Васильке, князе теребовльском. Теребовль был незначительным городом в верховьях реки Серет. Допоздна они сидели вместе с Васильком и Мстиславом в покоях Мономаха, пили брагу и разговаривали.

Несмотря на молодость (ему не было и тридцати), Васильку было о чем рассказать. Два года назад, когда русские еще были в мире с половцами, он ходил вместе с Тугор-ханом и Боняком на Ромею поддерживать так называемого цесаревича Константина, называемого на Руси Девгеневичем (Диогеновичем). Тот выдавал себя за сына императора Романа Диогена и претендовал на ромейский трон. Император Алексей утверждал, что настоящий Константин пал в сражении под Антиохией, где и был погребен, но многие верили Девгеневичу. Тот был заключен императором в корсунскую тюрьму, бежал оттуда при помощи половцев и очутился в Великой степи, где легко набрал себе войско.

Василько много говорил и об истории неудавшегося похода (Девгеневич был обманом захвачен в плен и ослеплен по приказу императора), и о половцах. Боняк, по его словам, был гораздо опаснее покойного Тугор-хана. В то же время Василько не мог не восхищаться его удалью и умом.

Воевал Василько и в Польше против ляхов.

Захмелев окончательно, Василько начал советовать Мономаху нечто невероятное. Он предлагал собрать всех кочевников-неполовцев (печенегов, торков и берендеев) и с ними за один год завоевать Польшу, а затем захватить Болгарское царство и перевезти болгар в его княжество. После этого, как говорил Василько, можно выступить против всей Половецкой земли. Не менее хмельному Мономаху эти планы казались вполне разумными, и только Мстислав, самый трезвый из троих, скептически качал головой.

Протрезвев наутро, Мономах понял, что Василька занесло. Однако он был рад, что приобрел себе нового друга и союзника, пусть не слишком влиятельного, но зато смелого.

Олег Святославич вел себя как радушный хозяин, проводя при этом свою линию. Он рассказал гостям о печерском иноке Евстратии, который был послан с поручением в Крым, схвачен там и продан иудею-торговцу. Тот требовал у инока отречься от христианской веры, морил голодом, но на привыкшего к постам Евстратия это не подействовало. Тогда иудей распял его на кресте. Узнав об этом, император Алексей уничтожил иудейские общины во всем Крыму.

– А ведь известно, что император недолюбливает нашу лавру, поскольку та враждует с его митрополитом, – говорил Олег. – Но вера христианская для него превыше всего.

Этот лживый, вероятно, самим Олегом и сочиненный рассказ (Алексей Комнин тогда даже в Малой Азии не был полным господином, не то что в Крыму, где Ромее принадлежала к тому же лишь южная часть с Херсонесом и Сугдеей), рассказ, попавший потом, однако, в Киево-Печерский патерик (где даже присочинили, что Евстратий был жив на кресте и славил Бога пятнадцать дней, пока иудей не пронзил его копьем), а также другие разговоры об императоре, защитнике христиан и гонителе их врагов – иудеев, готовили почву для вторжения ромейцев на Русь.

Наконец собрался съезд. Мономах, не бывший ни великим князем, ни хозяином замка, самовольно, ни у кого не спросясь, открыл его:

– Почто губим Русскую землю, сами устраивая в ней распри? А половцы и рады, что мы друг с другом воюем. Объединимся же отныне, как единое сердце, и будем блюсти Русскую землю.

– Да, но пусть каждый владеет отчиной своей, – прервал Олег на правах хозяина заранее заготовленную речь. – Я глубоко раскаиваюсь в том, что посягнул на Ростов и Суздаль, что хотел взять даже Новгород. Но ведь не я первый начал это. Сам Владимир Всеволодович признал, что я имел право на Муром, что сын его Изяслав (царство ему небесное!) княжил там беззаконно. – Олег достал письмо Мономаха и прочел соответствующее место. – Но тогда почему мне никто не возвращает Муром? И по какому праву меня изгнали из Чернигова? Потому лишь, что я якобы уклонялся от похода против половцев? Я не написал ни слова о своем отказе; если написал, то покажите. И вообще, это не повод для лишения княжества. Князь должен спокойно чувствовать себя в своих владениях, зная, что великий князь не отнимет их у него. Негоже брату грабить брата. Мой отец княжил в Чернигове тогда, когда отец князя Владимира Всеволодовича княжил в Переяславле. Чернигов по всем правам надо было передать мне, но Всеволод захватил мой город, почему я и пошел тогда против него. А потом пошел и против его сына, сидевшего в городе отца моего. Пусть Владимир Мономах княжит в Переяславле – никто, кроме половцев, на это не посягает. Мне же верните Чернигов и Муром, куда посажу я брата Ярослава. Клянусь тогда, получив свое, я не буду вести никаких междоусобных войн.

Святополк молчал, Мономах всем своим видом показывал, что ничего отдавать не собирается. Остальные князья также помалкивали, ожидая, что будет.