Книга Кодекс бесчестия. Неженский роман - Елена Котова

Его крутило весь день. Крутил уже не страх, а ярость. К ночи живот разболелся так, что он решил принять слабительное.

Раздражение Александрова от встречи с мелкими сменилось досадой на себя. Сначала пообещал в необъяснимом порыве, потом разозлился, что наврали, потом стало неудобно перед ними… Вот черт, совсем нервы развинтились. С самого начала нечего было связываться с таким народцем. Они же одноклеточные. Он велел найти Скляра.

– Звоню, как обещал. Будут тебе четыреста. Присылай гонцов оформлять. Но деньги получишь после того, как я запарафированный проект соглашения о холдинге увижу. В документах, а не так, как ты на коленке нам в Милане рисовал.

– Костя, аплодирую верному решению. Слушай, давай так: четыреста, как договорились, но пусть это будет не кредит, а кредитная линия с лимитом хотя бы на пятьсот. Обещаю любую сумму свыше четырехсот согласовывать с банком. Если хочешь, с тобой лично.

– Выходит, Листвянку берешь?

– Выходит, беру. Тебя что-то смущает?

Александров не обмолвился, что уже выдал кредит под залог акций Листвянки, но ему стало совсем не по себе. Теперь второй раз выдаст еще сорок Скляру на покупку тех же акций – ну не идиот ли? Самое простое и соблазнительное решение – сдать Чернявина Скляру – он не рассматривал. Это крысятничество, и рано или поздно стало бы известно на рынке. Нет, каждому свое… Пусть Скляр покупает Чернявина, а ему надо взыскивать кредит, который сам же и выдал.

– Костя! Ты что замолк? Все же складывается!

– Похоже, что складывается…

– Значит, работаем! Как будут новости, отзвонюсь.

Уже через три дня Платон подписал предварительный договор покупки Листвянки. Он сам удивился, когда Чернявин проявил инициативу – попросил о встрече, пришел и тут же с порога заявил: «Вы все равно меня удушите на деньги Александрова, я знаю». Интересно, откуда он знает про Александрова? Хотя на свете секретов не бывает.

Все в конце концов всплывает. Про всех. Даже про Александрова. Скляр вспомнил, как тот на секунду оцепенел, когда на Гарде он пробросил про доносы в сортирах… Вспомнил и тут же выкинул из головы. Каждый принимает решения сам, и каждый потом сам платит по своим счетам. Если их предъявляют и платить все же приходится. На человеческие отношения эти мелочи не влияют. Скляр был в этом уверен и тогда, и два года спустя, приняв свое решение: его собственный холдинг должен развиваться, а банк Александрова не должен больше путаться под ногами. Но в тот день, когда к нему в кабинет вошел Чернявин, Скляр о судьбе банка Александрова еще не думал.

Этого мелкого Скляр, конечно, быстренько опустил в цене: тот заикнулся было о шестидесяти, но по глазам было видно, что хочет пятьдесят. Платон сказал «сорок – и по рукам». Дал понять, что за последнюю десятку можно и повоевать. А после войны… одни руины, как известно… Война, конечно, тоже штука недешевая, но с бюджетом в три единички он так прижмет Чернявина, что тому мало не покажется. Сказал и сам испугался: Чернявин стал сизым, и Скляр подумал – не обгадил бы его кабинет, не дай бог. «Не будем, воевать, правильно? – почти ласково спросил он. – Деньги на ветер пускать, коррупционеров кормить… Зачем?»

Все-таки Скляр чуял в этой договоренности подвох. Стояло еще что-то в глазах у Чернявина, кроме страха. Но думать об этом некогда, надо браться за Зайца, пока все удачно складывается. И немедленно после этого дожимать Жмужкина.

Позвонила Вика с вопросом, когда он собирается домой. Платон любил Вику, но не любил вопрос «когда», тем более что домой он не собирался. В графике у него стоял ужин, на который был приглашен собственник крупного английского частного инвестицонного фонда. Платон расчитывал затащить англичанина в головную компанию своей группы, в «Квантум», в которой лес, даже с холдингом, был лишь частью, причем далеко не главной, а ядро составляли машиностроение и металл. Пустое дело – уговаривать институциональных инвесторов, замордованных процедурами, регуляциями и службами контроля, вложиться в российский бизнес. А вот частный фонд, где решение принимает одно лицо… Расчеты и регламенты человеческий опыт, его оценку рисков, его чутье не заменят.

Англичанин уже месяца три копался в «Квантуме». Опять за ужином станет рассказывать, какой «Квантум» непрозрачный, как не раскрыт потенциал его активов… Предложить ему, что ли – пусть плюнет на свой фонд, который уже все равно наверняка ему обрыдл, и поработает пару лет у Скляра. Пусть перекраивает, перестраивает все, что его душе угодно. «Могу же я для собственного покоя купить себе манагера за три-четыре миллиона в год», – повторял он про себя, направляясь наверх, в обеденный зал.

За ужином с видом на реку, на подсвеченные Белый дом и «Украину», англичанин сказал, что инвестировать в группу Скляра он действительно не готов. Слишком всего много, слишком все разнородно. На предложение перейти к Скляру работать – засмеялся, сказав, что может порекомендовать сына: талантлив, восемь лет опыта работы в инвестиционном банке, учит русский. Для сына неплохо было бы вырваться из рутины, поработать в группе, где решение тоже принимает одно лицо. Скляр ответил, что «Квантум» – не тренировочная площадка для молодняка, но отчего же не посмотреть парня. Англичанин никак не выразил своего отношения к тому, что его сын был ненамного моложе самого Скляра. Вместо этого пригласил Платона в свое поместье в Шотландии, сказав, что сейчас самый сезон охоты на оленей. Скляр заявил, что к охоте равнодушен, и завел разговор о прогнозах цен на металл. Домой приехал к полуночи.

Вика сидела с бокалом белого вина, щелкая пультом телевизора.

– Навоевался?

– Вовсе нет, сегодня был, кстати, совершенно мирный день. Видимо, от этого я так и устал.

– Есть ты, конечно, не хочешь. А что хочешь?

– Спать.

– Платон…

– Только не говори, что ты меня совсем не видишь, что я вечно усталый, что тебе чего-то не хватает.

– Тепла мне не хватает… Зима все не кончается.

– Уже весна, малыш!

– Значит, весна хреновая, потому что все равно зима. Не хочу на лыжах. Давай вместо этого на острова? На Карибы хочу, просто и без затей. И яхты там дешевые.

– Смешная ты. Яхты дешевые… Ты же знаешь, чтó для меня лыжи!

– Мне так хочется тепла.

– Малыш, это метафора? Упрек, что от меня тепла нет?

– Платон! Не усложняй, это всего лишь констатация: я устала от холода и хочу на острова.

– Малыш, я вообще не уверен, что смогу куда-то до конца марта вырваться. Если снег уже не застанем, сразу рванем на острова, окей?

– Ну да, – протянула почти жалобно Вика. – Это уже, считай, в апреле. А там ты скажешь, что скоро майские, а майские – это Сардиния. Так соскучилась по нашей вилле. А ты нет?

– Наверное, да, только не успеваю об этом подумать. Сейчас очень острый момент.

– Это из-за сделки с этим… ну, который на старушку похож, кругленький такой?