Книга Дети разлуки - Васкин Берберян

В западных кварталах Еревана начинался необычно жаркий для этого времени года день. Солнце еще не взошло, но петухи уже нетерпеливо предвещали его появление. Гора Арарат, мрачная и внушительная, выделялась на фоне еще темно-синего неба, где блеск звезд слабел в такт порывам свежего ветра, волновавшего позолоченные кроны деревьев. Желто-красные трамваи с трудом и скрежетом тащились по блестящим, недавно проложенным рельсам. Это была Новая Себастия, строящийся квартал для репатриантов, для агбер, братьев, как местные жители называли их с сарказмом. В последнее время их прибыли тысячи из Европы, Америки, со всего света. Кампания по возвращению, хитро организованная Церковью с одобрения самого Сталина, убедила их, что для армянина нет будущего за пределами Родины, «славной любимой» Армении.

Высокие бетонные здания возникали тут и там, подавляя немногие сохранившиеся домишки из лавового камня. Скоро уже совсем исчезнут огороды, гумна и курятники. В долине, по ту сторону холма, за городом, множество труб выбрасывали в воздух дым и пар.

Уже давно улицы были запружены толпами людей, по большей части рабочих, спешивших к началу смены. На остановке на бульваре Оханова красные огоньки сигарет нервно поблескивали в темноте, прежде чем очередной трамвай уносил прочь эти измученные души.

Они избегали смотреть друг на друга, смотреть в лицо было запрещено.

В квартире Газарянов было еще темно. Габриэль проснулся раньше обычного и, лежа в постели, прислушивался к звукам в доме. Часы из обсидиана на буфете в гостиной тикали в унисон с отцовским храпом. Габриэль любил понедельники, единственный день, когда вся семья собиралась за завтраком. Он и сестричка Новарт садились за стол, как принц и принцесса, пока отец, у которого в этот день не было утренней смены, доставал молоко, а мама разогревала хлеб и резала сыр.

Новарт в соседней кровати вздохнула во сне. Габриэль поднял голову и ласково посмотрел на сестру. Он любил ее больше всех на свете, четырехлетнюю пичужку с копной черных кудряшек, одна прядь которых теперь выглядывала из-под одеяла. Газаряны недавно приехали в Армению, и, хотя это может показаться странным, у них не было друзей в городе. Те немногие люди, с которыми их связывала искренняя привязанность, решили остаться в Греции, не доверяя обещаниям, которыми пропагандисты размахивали у них перед носом.

Однажды юноша подслушал разговор под дверью спальни, где родители ругались вполголоса: мама говорила, что скучает по дому и что приезд в Армению был ужасной ошибкой…

Резкий визг тормозов снаружи заставил его вздрогнуть. Затем послышался жесткий скрежет и сухой удар закрываемой с силой автомобильной дверцы.

Габриэль задержал дыхание, спрыгнул с кровати, выглянул в окно и зажмурился от яркого солнечного света, ударившего в глаза поверх домов. Машина кремового цвета стояла поперек дороги напротив подъезда. Он успел заметить трех мужчин, которые заходили в дом. Он замер и несколько секунд так и стоял босыми ногами на холодном полу, прислушиваясь к шуму в подъезде. Кто бы ни были эти трое, они не вызвали лифт, а поднимались по лестнице, перескакивая через ступеньки. Прямо как он, когда возвращался из школы.

Он бегом вернулся в кровать и зарылся под одеяло. Сердце билось все сильнее – с каждой новой пройденной ступенькой. Страх сковал его, стало не хватать воздуха, и показалось, что он задыхается. Рядом безмятежно спала Новарт, он почувствовал, как ее дыхание пахнет розами. Ее имя по-армянски означало «розовый бутон». Он взял ее за ручку и, когда в дверь их квартиры громко постучали, сильно сжал ее в своей.

Не дожидаясь, пока кто-то откроет, трое выбили входную дверь ногами, и она с грохотом распахнулась. Запах потной формы распространился по дому.

– Новарт-джан, – прошептал Габриэль сестренке, чувствуя, как бешено пульсирует вена на шее.

Он услышал приглушенные голоса родителей в соседней комнате.

– Сероп Газарян, встаньте, – приказал отцу по-русски незнакомый голос.

– Что… Что происходит? – пробормотал тот, прежде чем послышался звук упавшего тела.

Мама слабо сопротивлялась:

– Прошу вас, позвольте, я разбужу детей.

Отца взашей выпихнули в гостиную.

Габриэль ждал, затаив дыхание, пока в комнату не вошел человек.

– Мальчики, вставайте! – гаркнул он и включил свет.

Это был молодой еще человек, высокий и крепкий, на голове его была серовато-коричневая фуражка с красной звездочкой в центре околыша.

Габриэль выпустил ручку сестренки и вскочил на ноги на кровати. Мужчина попытался схватить его.

– Не трогайте меня, не трогайте меня! – закричал юноша, отбиваясь ногами от чужака.

Новарт тут же проснулась и заплакала, будто от страшного сна. Потом она запрыгнула на кровать и спряталась за спиной Габриэля.

– Агбарик, братец, – хныкала девочка с лиловым от напряжения лицом и испуганными глазами.

Габриэль закрыл ее собой, как щитом, продолжая брыкаться ногами, пытаясь держать подальше от незнакомца. А тот, устав от его жалких наскоков, обошел вокруг кровати и, схватив в охапку девочку, с силой сдернул ее. Новарт взвизгнула и вцепилась ногтями в спину брата, в ужасе от того, что их сейчас разлучат.

Габриэль словно помешался, он не выносил, если кто-то трогал Новарт. Он был на одиннадцать лет старше и всегда и везде защищал ее. Он схватил с ночной тумбочки чугунную лампу и обрушил ее на голову мужчины. Тот скривился от боли, из носа его потекла кровь, но после первого мгновения оторопи он вскочил на кровать. Фуражка его почти доставала до потолка. Габриэль увидел мерзкие сапоги и следы грязи на маминых кипенно-белых простынях, прежде чем мужчина скрутил его и приподнял.

– Вот гаденыш! – сказал он и сбросил парня с кровати.

Новарт попятилась. На мгновение она подумала, что ее брат умер.

– Зовите меня Дмитрием, – сказал человек с проседью, не выпуская изо рта сигарету.

На старике, к которому он обращался, был старый халат в красных и черных квадратиках с обтрепанным воротником апаш и застарелыми пятнами от мыльной пены для бритья на груди. Ему было не меньше девяноста лет.

– Товарищ Аганян, присаживайтесь, – добавил Дмитрий, провожая его в квартиру Газарянов. – Вы должны только сидеть и смотреть. И ничего больше, ясно? – По его акценту можно было догадаться, что он из Еревана.

Аганян устало сел на стул посреди гостиной и слезящимися глазами посмотрел на соседей. Все четверо, тесно прижавшись друг к другу, уместились на диване, стоявшем под окном. Они оказались в ярких лучах солнца, которые, как нарочно, освещали именно этот угол комнаты, оставив все остальное в потемках.

Дмитрий был единственный в гражданской одежде, двое других, помоложе и явно не армяне, носили форму сотрудников министерства государственной безопасности.

– Имя? – спросил Дмитрий, повернувшись к главе семейства.