Книга Пушкин и императрица. Тайная любовь - Кира Викторова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Суммируя сказанное, Пушкин не видел особой разности между дворцовыми переворотами Романовых, диктатурой якобинцев и цареубийственными замыслами декабристов. Именно поэтому в Дневнике 1833 года убийство Петра III Екатериной II также названо «революцией»: «Наталья Кирилловна (Загряжская. – К.В.) была на галере вместе с Петром III во время революции».
Единство «якобинцев» России и Франции отражено и в известном философском уравнении поэта в «Заметках о русском дворянстве»: «Петр I одновременно и Робеспьер и Наполеон – воплощение революции». (Подлинник по-французски.)
Признавая X главу «Онегина» политической сатирой и размышляя о сюжетном месте сожженных строф в структуре романа, исследователи признают проблему неразрешимой: «Если бы были найдены хоть части этой главы, то они не только содержали ответы на вопросы, возникающие при чтении дошедших строк, но задали бы новые трудные проблемы, о которых мы сейчас и не догадываемся», – заключают Ю. М. и М. Ю. Лотманы.
Но к трудным проблемам пушкинистики относятся и причины, побудившие Пушкина «сплавить» содержание VIII и IX глав в одну, последнюю песнь «Онегина», «пожертвовав» – по словам поэта – любопытной концовкой IX главы (то есть финалом «Путешествий Онегина»:
отсылающий внимательного читателя к «девятому валу» событий 1825–1826 гг., – то есть Пушкину – «Ариону», «сушившему» свою «ризу влажную» под скалою Петропавловской крепости (воздвигнутой в 1703 году на самом «малом острове» взморья «Люст-Эланд»– то есть «Радостном» острове финских рыболовов до Петра Великого).
Обойдено комментарием и известное замечание Пушкина в предисловии к изданию первой главы «Онегина» в 1825 г.: «Всякий благоразумный читатель должен судить о плане целого романа, прочитав I главу оного» (6, с. 527).
Остановимся вкратце на этом авторском утверждении.
Комментируя содержание первой главы «Онегина», Пушкин высказывает следующие мысли в письмах (1823 г.) – к А. Тургеневу 14 июля: «Не знаю, пустят ли Онегина в царствие небесное печати», А. Бестужеву 24 июля: «Онегин мой растет, да черт его напечатает», П. Вяземскому 7 ноября: «О печати и думать нечего». Причину столь категорического мнения надо искать не в «описаниях крепостной деревни», как полагают исследователи, ибо этой теме отдана дань сполна в стихотворении «Деревня» 1819 г.
Дело, думается, в другом – глубоком, личностном отношении Пушкина к своему герою – «доброму приятелю». В письме к Н. Тургеневу (11 декабря) читаем следующее признание: «Я на досуге пишу новую поэму, где захлебываюсь желчью».
П. Плетнев, близкий друг поэта и издатель романа, указывал: «Без биографии Пушкина, как без ключа, нельзя проникнуть в таинство самой поэзии».
Итак, рождению «Онегина» способствовали некие скрытые от «непосвященных» факты биографии поэта. На это, думается, указывает и известный «Разговор книгопродавца с поэтом» (1824 г.) об утаенной «Северной любви», предпосланный Пушкиным в качестве предисловия(!) к «Евгению Онегину», а также не освещенная до сих пор запись Лицейского Дневника 1815 г.: «[…] Жители Царского Села. Но это будущее», – выделяет курсивом Пушкин даль осуществления лицейского замысла. «Промчалось много, много дней», – подчеркивает автор в финале романа несчетное количество дней, прошедших «С тех пор, как юная Татьяна И с ней Онегин в смутном сне Явился впервые мне», – в противоположность точному подсчету протяженности труда над «Онегиным»: 7 ле(т) 4 ме(сяца) 17 д(ней) (1823–1830 гг.)».
Обратимся за разъяснениями к так называемому «Неотправленному письму» Пушкина к Александру I от 1 сентября 1825 года.
«В 1820 году», – вспоминает Пушкин свое тяжелое психологическое состояние накануне ссылки, – «я размышлял – не следует ли мне покончить с собой или убить Ваше Величество» (подлинник по-французски. 13, с. 227).
Принято считать, что речь идет об известных слухах, по которым поэт был «отвезен в тайную канцелярию и высечен». Но Пушкин связывает слухи не только с именем клеветника – Толстого-«Американца», но и с именем Александра I, – отсюда: «или убить Ваше Величество».
Что же касается истинной причины ссылки, то она, думается, была не только в революционных стихах юного поэта («Вольности» и др.), ибо они были написаны в 1817–1819 гг., а ссылка последовала лишь в мае 1820 года.
Эта точка зрения подтверждается известным «Воображаемым разговором с Александром I» (1824), где Пушкин, определяя оду «Вольность» детской одой («Ах, Ваше Величество, зачем упоминать об этой детской оде?»), далее дает следующий любопытный «совет»: «Лучше бы Вы прочли 3 и 6 песнь «Руслана и Людмилы», ежели не всю поэму, или I часть «Кавказского пленника», «Бахчисарайский фонтан», «Онегин печатается». Иными словами, содержание перечисленных поэм, как и первой главы «Онегина», было смелее «детской» «Вольности», и, что самое существенное, произведения были адресованы лично Александру I.
Вывод удостоверяется тем обстоятельством, что в черновике «Разговора» (после рекомендованного списка произведений) «царь» говорит поэту: «Скажите, неужто вы все не перестаете писать на меня пасквили?», объединяя, таким образом, все перечисленные поэмы, включая и «Онегина», в единый, облитый горечью, «пасквиль» на Александра I.
С данных позиций – глобального пересмотра академических воззрений на структуру «Романа в стихах» – мы начнем свои разыскания.
…Она Ленорой при луне
Со мной скакала на коне.
Отрицая толкования сна Татьяны зарубежными славистами, советские академисты считают, что поэтические образы Пушкина, отличаясь емкостью, не поддаются упрощенной расшифровке и понять их можно, только учитывая место, занимаемое ими в замысле данного произведения. Но вместе с тем, признавая сон Татьяны главнейшим местом в романе, исследователи сводят его значение лишь к событию VI главы – смерти Ленского. Например: «Сон в основном оправдался в смерти Ленского, которая изменила все взаимоотношения в романе», – считает И. Эйгес (Пушкин – родоначальник русской литературы. Л., АН СССР, 1941, с. 208.). Вывод неточен и тем, что изменения во взаимоотношениях относятся к частностям фабулы, а не к общему замыслу произведения.
Причины подобных усечений высокой поэтики Пушкина кроются как в недоверии к комментариям поэта вообще и, в частности, к подблюдным песням святочных гаданий, так и в небрежении к особенностям структуры главы в целом.
«Истолковать» сон Татьяны, на наш взгляд, значит не только раскрыть подлинное значение образов «потока», «леса», «мостка», «медведя», «кума» и т. д., следуя «в азбучном порядке» «Толковому словарю живого великорусского языка» В. И. Даля, но, сообразуя понятия образов с рисунками Пушкина и иными историческими материалами, осмысленно прочесть тексты, предшествующие сну.
