Книга Роман потерь - Джулит Джедамус

Как тяжело пребывать в неизвестности! Не знаешь, можно ли верить молве. У императора много врагов, они есть даже в его собственной семье, и эти враги не считают зазорным распускать ложные слухи, лишь бы навредить его репутации. Его влияние в провинциях (смею ли я говорить об этом?) совсем незначительно, а известия, подобные этим, еще больше подрывают его власть.

Итак, я должна ждать так же, как жду писем из Акаси. К счастью, разбойники, кажется, не продвинулись севернее залива Сума. Если это не так, то мне следует бояться за Канецуке.

Вечер двадцать второго. Дождь и сильный ветер.

Будда во всех своих воплощениях — прошлом, настоящем и будущем — получил имена. У меня больше нет сил. Какие невзгоды должен вынести человек, чтобы искупить грехи, совершенные в течение года! Слова на санскрите звенели в моей голове, как металлические кольца на посохах священнослужителей.

После обеда я ожидала императрицу в ее покоях. Она чувствовала себя усталой после трех бессонных ночей, проведенных в молитвах, и хотела, чтобы я почитала ей стихи из Кокинсю.

Она попросила, чтобы ширмы с изображениями ужасов преисподней перевезли из Сейриоден в ее апартаменты — хотела изучать их на досуге.

— Взгляни на качество письма! — сказала она, указывая изящной рукой на особенно красивую сцену, которая изображала человека, страдающего от мук вечного падения. Он вытянул вперед руки, как будто пытаясь отгородиться от дующего ему в лицо черного ветра. Его рот был открыт, и я представила, как его вопль несется за ним, подобно белому хвосту кометы.

Да, живопись действительно оказалась превосходной. Одежды мученика были выписаны очень искусно, ужас на его лице передан всего несколькими выразительными мазками, точно положенными, — вот и все.

Я чувствовала себя больной. Не станет ли императрица возражать, если я ненадолго прилягу? Нет, конечно, нет, сказала она, и ее прелестно накрашенное личико тронула улыбка сочувствия. Она подвела меня к алькову за ширмами. Как только у меня перестала кружиться голова, я уснула и не видела снов.

Последняя ночь года.

Поздно вечером мы с Даинагон разговаривали в ее комнате, как вдруг услышали во дворе какой-то тревожный шум. Это был Охотник за Дьяволом. Мы осторожно отодвинули дверь, чтобы в щель мельком увидеть его. При свете неполной луны мы смогли рассмотреть только, что он был ярко-красного цвета, а его маска горела золотом.

Сопровождавшие его люди громко кричали и стреляли во все стороны деревянными стрелами, одна из которых попала в столб прямо перед нами и с шумом упала на ступени. Охотник за Дьяволом вскочил на крыльцо, размахивая копьем и высоко подняв щит, как будто отражая удар невидимого врага. Он находился так близко от нас, что я слышала его дыхание.

Вокруг него летали стрелы, и одна из них попала ему в руку. Он скривился якобы от боли и закричал. И все женщины засмеялись, услышав этот крик.

Через несколько часов, когда год благополучно завершился, я возвратилась в свою комнату. Из отдаленной части дворца доносились громкие крики и звенящие звуки туго натянутой тетивы — там артисты начали свое представление.

Когда я подошла поправить постель, то обнаружила на подушке маленький белый сверток. Я взяла его и развернула бумагу. Что-то тяжелое выскользнуло из нее и упало на пол. В темноте я на ощупь определила, что это такое. Это был наконечник стрелы.

У меня участилось дыхание. Я наклонилась, взяла щипцами уголек и при тусклом свете стала вглядываться в бумагу. На ней что-то было написано. Мазки толстые и неровные, но рука, вне всякого сомнения, была женская, хотя писавшая старалась изобразить детский почерк.

Там было всего две строчки:

Твое сердце окутано мраком, Поэтому образ Дьявола должен быть тебе понятен.

Первый месяц

Сегодня первый день Первого месяца. Мы стали на год старше, Канецуке и я.

Будет ли он сегодня ночью смотреть на небо и искать в созвездии Большой Медведицы новую звезду-покровительницу? Будет ли раскланиваться на все четыре стороны света и искать на западе знак Рая?

Он находится на запад от меня, в обители рая, который я не могу разыскать. Он надел свои весенние красно-зеленые одежды, но я лишена возможности почувствовать их мягкость. Возможно, кому-то другому это доступно. Но я не должна начинать новый год с ревнивых мыслей. Это было бы дурным предзнаменованием.

Стану ли я писать ему, чтобы сказать: «Сегодня Новый год. Пришли мне письмо — нет, пришли мне два письма, и пусть они будут длинными и содержательными, ведь наступила весна, и дни стали длиннее».

Стану ли я молить его не проявлять свою власть надо мной? Скажу ли я: «Сейчас Новый год, и нельзя говорить слов, которые могут явиться недобрым предзнаменованием. Не причиняй мне боли гневными речами».

Могу ли я предположить, что нет ничего хуже его молчания? Напишу ли я: «Календарь пуст. Заполни его праздниками, танцами, успехами, состязаниями, пирами».

Как соблазнительно написать такое письмо. Думаю, что сделаю это.

Первый день Крысы. Сначала шел небольшой снег, теперь небо чистое. Я встала рано, чтобы принять участие в поездке за город для сбора весенних трав. Собралось шестнадцать экипажей, зеленая остроконечная крыша императорской повозки качалась впереди нас, будто сотрясаемая извержением вулкана гора. Воздух был холодным и свежим, снег приятно хрустел под колесами экипажей. Бузен и я сидели рядом, и, когда в очередной раз колеса повозки попали в выбоину, нас так стукнуло друг об друга, что из наших причесок выпали гребни.

Мы остановились на берегу реки Капура, на склоне, поросшем вязами, ветви которых несли бремя своей белизны так же легко, как небо — бег облаков. Было тихо, даже река, течение вод которой было сковано холодом, приумолкла.

Мы с Бузен вышли из экипажа на мерзлую землю. Легкая дворцовая обувь не защищала от холода, и у нас замерзли ноги. Я прикрыла лицо веером — даже на лоне Природы следует оставаться скромной, — и мое теплое дыхание оседало на розовом шелке маленькими капельками влаги.

Мы разбрелись по склону холма, и наши яркие одежды расцветили его причудливым узором нежданной весны. Мы опустились на колени около вырванного с корнем дерева и разгребли снег. Сквозь черную землю пробивались бледные побеги папоротника-орляка. Я сорвала их и положила в корзинку.