Книга Меня зовут Лю Юэцзинь - Чжэньюнь Лю

– Я не рассчитывал, что это попадет в газету.

Объяснив, что его обманул нанятый фотограф, он заключил:

– На самом деле все очень просто: если начальник Цзя позвонит кому надо и попросит банк ссудить мне двести миллионов, я буду спасен.

Лао Линь холодно усмехнулся:

– Хватит пороть чушь! Неужели ты считаешь, что сто-двести миллионов помогут тебе выбраться из этого дерьма? – Лао Линь снял свои запотевшие от пара очки и, протирая их, вздохнул: – Начальник тебя вовсе не кинул. Ему эти три месяца самому несладко приходится, кто-то за его спиной строит козни.

Янь Гэ сомневался в правдивости слов Лао Линя. С этими товарищами следовало держать ухо востро, учитывая, что отговорки были их излюбленным приемом. Янь Гэ начал заводиться.

– Значит, корабль дал течь, и вы решили выкинуть меня за борт? Что ж, я знаю, куда пойду, если банк начнет против меня тяжбу.

Приложив руку к горлу, он намекнул:

– Кто знает, можно и головы не сохранить.

Он ткнул пальцем в газету.

– Если вы сейчас кинете меня подыхать, я церемониться не буду. Раз уж мне удалось вытащить больную певицу за бататом, то разговорить ее тоже не составит труда.

Лао Линя это отнюдь не испугало.

– Нашел чем угрожать. Пусть говорит, что угодно, это не более чем бульварные новости.

Непрошибаемость Лао Линя задела Янь Гэ. Тогда он решил попробовать другую тактику и прикинулся рассерженным. Схватив газету, он в два счета разорвал ее.

– Это всего лишь предупреждение. Если реакции не последует, мне придется пойти на крайние меры.

С этими словами он извлек из кармана флешку и положил ее на стол.

– Внутри все разбито по категориям и по датам.

На этот раз Лао Линь насторожился:

– Что там?

– Несколько бесед. Ты ведь прекрасно понимаешь, о чем мы беседовали все эти долгие годы. Имеются еще несколько видео с точными датами, которые демонстрируют все ваши с начальником Цзя высокие качества. Там же можно найти записи с оргиями, на которых начальник Цзя резвился с русскими и корейскими девицами. Кстати замечу, если посмотреть на время записи, ты всегда норовил получить удовольствие раньше своего начальника.

Лао Линь никак не ожидал такого удара, на его лице и шее выступила испарина.

– А ты молодец – чего выкинул.

Янь Гэ зажег сигарету.

– Я тут ни при чем. Это мой помощник постарался. Два месяца назад он попал в автокатастрофу, и это нашли у него в компьютере. Он, видимо, планировал меня пошантажировать, а в результате оказал услугу.

Теперь уже наступил черед Лао Линя сомневаться в правдивости слов Янь Гэ. А тот продолжал давить:

– Как говорится, в тихом омуте черти водятся, чужая душа – потемки. А ведь я так хорошо относился к нему при жизни, делился с ним всем на свете, поручал важнейшие дела. Зачастую так получается, что люди, которым мы больше всего доверяем, оказываются бомбой за медленного действия. – Сделав паузу, он добавил: – Но и от него вышла польза, так что, можно сказать, помер он не напрасно.

Лао Линь взял флешку и стал вертеть ее в руках. Тогда Янь Гэ сказал:

– Дарю, заодно покажешь начальнику, у меня имеются копии.

Янь Гэ тоже оказался горазд на расправу. Раньше он не был таким и презирал людей такого сорта – этих кровопийц-толстопузов. А тут вышло, что и он попал в их ряды.

Однако Янь Гэ удивило, что Лао Линь не купился на его предложение. Он просто взял и бросил улику прямо в кипящую на столе кастрюлю, в которой флешка стала кувыркаться вместе с мясом.

Глава 10. Хань Шэнли

Оставшись без своей сумки, Лю Юэцзинь готов был отправиться на тот свет. И теперь уже всерьез. Ведь в ней лежало четыре тысячи сто юаней. Эти деньги были для него всем. На отчаянный поступок Лю Юэцзиня толкали даже не деньги, а то, что лежало в сумке помимо них: удостоверение, телефонная книжка, листок со столовской бухгалтерией за последний месяц, где на одной стороне значились запланированные расходы, а на обратной – доходы за счет скидок. Кроме того, вместе с сумкой он также утратил свидетельство о разводе. После развода с Хуан Сяопин прошло уже шесть лет, а Лю Юэцзинь все еще хранил этот документ. Когда-то желтая бумага спустя шесть лет приобрела землистый оттенок. Ведь эта сумка, в которой Лю Юэцзинь хранил свои документы, сопровождала его всегда и везде. Учитывая, что все эти годы он работал на кухне, сумка засалилась, свидетельство из-за кухонного чада тоже закоптилось и отсырело. Честно говоря, никакой необходимости хранить этот документ уже не было; ничего, кроме горького осадка, он не вызывал. Однако именно ради этого горького осадка Лю Юэцзинь его и оставил. Просыпаясь иной раз среди ночи, он вытаскивал свидетельство из сумки и бормотал: «Сбудется моя мечта, все-таки сбудется» или: «Вот гад, когда-нибудь он со мной все равно рассчитается». В такие минуты Лю Юэцзинь напоминал раскулаченного помещика, который не терял надежды возвратить свое добро. Это, в частности, и останавливало его от самоубийства, поскольку Лю Юэцзинь понимал, что «этот гад» перед ним в неоплатном долгу на всю жизнь. Дело в том, что к свидетельству о разводе была прикреплена долговая расписка Ли Гэншэна на сумму в шестьдесят тысяч юаней. Шесть лет назад, когда Хуан Сяоцин попросила Лю Юэцзиня оформить развод, тот потребовал от Ли Гэншэна шестьдесят тысяч за моральный ущерб. Ли Гэншэн с радостью согласился:

– Ты только разведись и получишь свои деньги.

Лю Юэцзинь понимал, что радость Ли Гэншэна адресована не ему, а Хуан Сяоцин и ее талии. Однако потом Ли Гэншэн сказал, что эти шестьдесят тысяч он отдаст Лю Юэцзиню через шесть лет. При этом добавил, что деньги будут выплачены лишь при условии, что в течение шести лет Лю Юэцзинь ни коим образом не будет ему напоминать про этот долг. В противном случае долг автоматически аннулируется и никто, кроме Лю Юэцзиня, в этом виноват не будет. В конце Ли Гэншэн добавил:

– Согласен – хорошо, нет – так нет.

Чтобы получить шестьдесят тысяч юаней, Лю Юэцзиню ничего не оставалось, как согласиться. Взамен этого Ли Гэншэн дал ему долговую расписку, в которой значилось, что выплата будет произведена через шесть лет в случае, если Лю Юэцзинь за это время ни разу не напомнит о долге. Позже Лю Юэцзинь понял, что кое в чем другом он сильно просчитался. Отстояв у Хуан Сяопин право оставить после развода сына, Лю Юэцзинь поддался импульсу и горделиво отказался от алиментов, при том что бывшая супруга сама предложила ему ежемесячную выплату в размере четырехсот юаней. Тогда ему казалось, что долг Ли Гэншэна и деньги на воспитание сына – это две разные вещи, поэтому долговую расписку он принял. Однако уже через несколько лет Лю Юэцзинь понял, что деньги есть деньги, и совершенно не важно, кто и в каком виде их дает – распиской или наличкой. Если бы Лю Юэцзинь в течение шести лет ежемесячно получал четыреста юаней, вышло бы тридцать тысяч. Чем больше он думал об этом, тем важнее для него становились обещанные шестьдесят тысяч. Можно сказать, эти деньги компенсировали его потерю в тридцать тысяч юаней. До выплаты по расписке оставался всего лишь месяц. Но тут его угораздило послушать уличного музыканта. Причем сам Лю Юэцзинь стоял себе спокойно и никого не трогал, и вдруг – вжик! – и его сумки как не бывало. Пропала сумка, а с ней и свидетельство о разводе; пропало свидетельство, а с ним и расписка; пропала расписка, и где теперь гарантия, что этот суррогатчик Ли Гэншэн отдаст ему деньги? Когда Лю Юэцзинь застукал Ли Гэншэна со своей женой и, казалось бы, правда была на его стороне, Ли Гэншэн не только молча его отдубасил, но еще и закурил, усевшись голым задом на стул. Поэтому теперь, когда Лю Юэцзинь утратил расписку, он уже заранее предвидел его реакцию. Ли Гэншэн не будет утруждать себя исполнением обещания, наверняка еще возмутится: «Потерял? Да никакой расписки вообще не было!» или: «Что? До ручки дошел? Шантажировать вздумал?» Хуан Сяоцин тоже знала о расписке, поэтому в случае пропажи она могла подтвердить, что такая бумага имелась. Но Хуан Сяоцин теперь стала женой другого, Лю Юэцзинь для нее ушел в прошлое, и ей следовало блюсти интересы другого мужчины. За эти шесть лет Лю Юэцзинь видел ее лишь один раз. Прошлым летом, после поездки в Хэнань на уборку пшеницы, он возвращался в Пекин, где работал поваром на стройплощадке. На вокзале в Лояне он купил билет и примостился на площади в ожидании своего поезда. Стояла жара, он захотел пить и, чтобы не тратиться, пошел к ближайшему отелю, перед которым находилась автомойка. Там, прямо у крана со шлангом, Лю Юэцзинь присел на корточки и отвел душу. В это время рядом с ним остановилась «ауди», из которой вышли двое: Ли Гэншэн и Хуан Сяоцин. Они тоже прибыли на вокзал, видимо, отправлялись в очередную командировку впаривать кому-то свою паленую водку. Ли Гэншэн Лю Юэцзиня не заметил. Хуан Сяоцин, выйдя из машины, стала наказывать водителю, чтобы он в их отсутствие присматривал за собачкой. Дав указания, она повернулась и увидела Ли Юэцзиня с резиновым шлангом в руках. Лю Юэцзинь невольно встал, однако Хуан Сяопин с ним даже не поздоровалась, а сразу направилась вслед за Ли Гэншэном. Теперь они превратились в посторонних людей. Поэтому в случае с пропавшей распиской на Хуан Сяопин вряд ли можно было надеяться. Так что Лю Юэцзинь, можно сказать, свои денежки потерял. Для Ли Гэншэна эти шестьдесят тысяч ничего не значили, а вот для Лю Юэцзиню они значили многое. Каких только планов он себе не понастроил на эти шестьдесят тысяч. И пусть ему было горько вспоминать, каким путем они ему достались, надо признать, что с этой распиской ему жилось спокойнее. В сердце его теплилась надежда, что по истечении шести лет он все-таки получит шестьдесят тысяч. Иной раз эти деньги превращались в своеобразное оружие. Например, если Лю Юэцзиню звонил сын и начинал канючить: «Почему еще не отправил деньги, может, у тебя их нет?» – Лю Юэцзинь мог уверенно возмутиться: «Это у меня-то нет? Да если даже оставить в стороне деньги на текущие расходы, у меня имеется еще шестьдесят тысяч». – «Так чего же ты ждешь? Высылай!» – настаивал сын. – «Они на депозите, срок еще не вышел», – отвечал Лю Юэцзинь. Таким образом, эти шестьдесят тысяч давали Лю Юэцзиню надежду и точку опоры в этой жизни. Неожиданная утрата денег стоила ему потери душевного равновесия; словно из-под ног ушла плита перекрытия, и он с высоты ухнул вниз. Заметив пропажу, Лю Юэцзинь тотчас побежал за вором, но догнать его не смог. Выйдя за пределы рынка, он присел на корточки, в голове его царила полная пустота. Подобные ощущения он испытал шесть лет назад, когда застукал жену в постели с любовником. И снова ему показалось, что жизнь кончена. Лю Юэцзинь не помнил, как он вернулся на стройплощадку. Ни с кем своей бедой он не поделился. А что толку? Он, может, и рад был поплакаться, но не мог. Ладно еще вспомнить про четыре тысячи сто юаней, а как рассказать про свидетельство о разводе и долговую расписку? Признаться, что ему дали эту бумажку за то, что переспали с его женой? Впрочем, без расписки выходило, что переспали с ней за просто так. В общем, как ни крути, а эта дурацкая пропажа сумки для других оборачивалась анекдотом. Лучше о таком вообще не распространяться. Пенять за то, что сунул нос в чужие дела, Лю Юэцзиню следовало только на себя. Ведь он шел на почту посылать деньги, а тут услышал в исполнении уличного музыканта хит «Дар любви», и он ему, видите ли, не понравился, подавай ему хэнаньский сказ «Сестрица Ван скучает о муже». Если бы Лю Юэцзинь сразу пошел по своим делам, ничего бы не случилось. Но вместо этого он стал поучать музыканта и в результате лишился сумки. Понятное дело, что вор поступил подло, ну а сам-то он зачем стал умничать? Так что поделом ему. До самого вечера Лю Юэцзинь изводил себя всякими мыслями и наконец принял решение покончить собой. И снова он ощутил сладостное щекотание веревки на шее. Повеситься прямо на стройке ему ничего не стоило, там повсюду торчали стальные балки, так что с местом проблем не было. Но на стройку он не пошел, решил повеситься прямо в столовой, где потолочная балка тоже вполне могла выдержать его вес. Однако Лю Юэцзинь так и не повесился. У него не то чтобы не хватало духу совершить задуманное, просто он неожиданно вспомнил, как вор, убегая с добычей, оглянулся и противно усмехнулся, после чего побежал дальше. Уже только из-за одной этой усмешки, не говоря уж о деньгах и расписке, Лю Юэцзинь вознамерился сначала найти этого подлеца и первым вздернуть его. А уж за ним самим дело не станет. Но кто знает: найди он этого вора, может, и вешаться уже не придется.