Книга Все, кого мы убили. Книга 1 - Олег Алифанов

– Хотя документы убедили Владимира в том, что князь обманывает его, но главной бумаги, позволяющей завладеть наследством, всё же не достаёт, – узнал я из его слов.

– Из чего следует, – отвечал второй, – что молодой повеса удвоит свои усилия. Я опасаюсь только одного. То компрометирующее Владимира письмо, с предложением свидания, отправленное дочери князя – не скомпрометирует ли оно тебя самого в глазах Артамонова? Он понял, что ты ведёшь двойную партию.

– Он без сомнения узнает мой почерк. Это сделано с умыслом. Владимиру настала пора убедиться, что ему предстоит беспрекословно следовать нашим планам, самому став их частью.

Сказанное насторожило меня вдвойне, даже сравнительно с моим собственным угрожаемым положением, которое вскоре представилось мне из дальнейшего незавершённого диалога. Я никак не мог уразуметь, кто же из них главенствует, но некоторые намёки позволяли предполагать, что заговорщиков насчитывается более, нежели эти двое.

– А что ты предполагаешь делать, когда этот – узнает тебя?

Мне стоило огромного труда не выдать себя учащённым дыханием или невольным напряжением мускулов.

– Лица моего он не мог видеть, – последовал ответ. – Голос он узнает навряд ли, если не услышит меня по-французски. Если он последует моему совету убираться в Одессу – прекрасно, но действие неиспытанного раствора может оставить и некоторый провал в памяти. Так или иначе, я понаблюдаю за ним, и если его поведение поставит под угрозу наше предприятие, приму меры решительного свойства.

Ввиду слишком тяжёлой головы все прозрения и подозрения я оставил до другого дня, а как только тело моё опустили на кровать, снова провалился в забытьё.

Утром погода не улучшилась, но ветер стих, и низины окутывал туман.

За завтраком Прозоровский ещё раз представил мне своих коллег, теперь уже в подробностях поведав, кто и какую роль играл в создании собрания. Какие-то лица повторялись, появились и новые, всего их оказалось больше, чем присутствовало на вчерашнем ужине, и оставалось только гадать, сколько же всего работников трудится над коллекцией князя. Двое французов, немец, грек, голландец и трое соотечественников – это всё, что я смог сосчитать, пока не сбился. Имена путались в голове моей, через минуту начисто улетучившись, так что кроме Евграфа Карловича я никого не смог бы назвать без ошибки – хорошо ещё, что к завтраку вышли не все. В числе отсутствовавших я нашёл и Артамонова, по взглядам которого рассчитывал уловить тайные движения душ ночных сообщников. Я внимательно, но осторожно присматривался к этому своеобразному круглому столу рыцарей госпожи удачи, стараясь не возбуждать ответных подозрений, и не задавал вопросов, кроме диктовавшихся обыкновенным этикетом, но не сумел определить среди них моих неприятелей. Не скажу, что я боялся их, но всё же мне, гостю, противостояние неизвестному количеству врагов, прижившихся в этих родных им стенах, требовало холодного расчёта. Они отвечали бодро, и громкие голоса нисколько не подходили к шептаниям во тьме спящего дома, а их напряжённый русский звуковой ряд скрыл все особенности произношения французских ночных угроз. Несмотря на обилие и разнообразие кушаний, моё нервное возбуждение от ночных впечатлений не оставляло аппетиту совершенно места, и я удовлетворился двумя бокалами прекрасного вина, кофе и икрой, что придало мне сил для новых изысканий, и я с удовлетворением отметил, что головная боль оставила меня совершенно. Князь же, вместе со своими помощниками, привычный ко всему, откушал гораздо плотнее.

Не знаю, на кого я злился больше: своего вероломного противника или самого себя, не ко времени утратившего осторожность и не справившегося с нападавшим. Честь моя оказалась серьёзно задета, никому не позволял я такого с собой обращения. Можно, ах, можно выявить негодяя, поймать его за руку прямо сейчас (у меня родился надёжный метод опознания!) стоит лишь решительно потребовать собрать всех, кто жил в доме… Одно лишь останавливало мой праведный гнев, теперь я понял, какую тревогу вселили в меня ночные слова: я опасался за княжну. Что, если действия обернулись бы по-иному, и на моём месте оказалась она? Ведь, в сущности, Анна была совершенно беззащитна перед злой волей, оснащённой к тому же молниеносным ядом Либиха. Зачинщика я уличу, но есть и сообщники, могущие отплатить невиновному. Ещё недавно сетовавший на судьбу, теперь я искренне радовался близкому отъезду княжны в вояж.

Ожидая, что рано или поздно мой недруг выдаст себя, я отложил до поры клокотавшую во мне месть и завёл невинную беседу с князем.

– Недолюбливая Бларамберга и Стемпковского, что же, вы совсем не знакомили их с вашими открытиями?

– С отдельными экспонатами только, в силу того, что ископаемые звери вызывают у них приступ мигрени. Они интересуются творениями рук человеческих, а я преклоняюсь прежде всего перед гением Творца истинного, – очертив в воздухе полукруг, он повернул ладонь бутоном пальцев вверх.

– Странно всё это… – сказал я.

– Что же в этом странного, право? – перебил он. – Рыщут по округе на деньги казны, ковыряют, что поближе лежит да подороже стоит. Славу добывают в заграничных академиях.

– Но Кёлер и вправду не даёт вздохнуть здешним дилетантам, двери для них в Петербурге закрыты, приходится обращаться обходным манёвром в Берлин. Обвинил ложно Стемпковского в подлоге каких-то монет, малейшие ошибки в фактах превозносит до небес, или, лучше сказать, опускает до преисподней. А учёный имеет право заблуждаться в мелочах, да и не только – без опасения оказаться поруганным.

– Но чем они от вашего Кёлера отличаются? Только тем, что тот в Северной Пальмире музейный король, а они в Южной.

– Прошу меня простить, странность видится мне вот в чём. Студентом представлял я сообщество учёных эдакой башней слоновой кости, где все науки как сообщающиеся сосуды, а все знания служат строительству единого здания. А на деле хрустальный дворец обернулся вертепом, где неприязнь, корысть и бездарность чередой стремятся править какой-то камарильей, вместо того, чтобы среди равных наслаждаться гармонией бала под струнами небес. Кёлер презирает Бларамберга, тот сторонится вас, Стемпковский ищет признания за границей, вы всех их избегаете. Но мне чужда такая разобщённость. Я уважаю и ценю труды каждого в своей сфере и, смею надеяться, сам кое-чего достигну в науке.

– Тогда вы счастливый человек, – заключил князь весьма прохладно. – Но это ненадолго. Юношеские порывы придётся оставить. Придёт час, возможно скорее, чем вы думаете, и вас начнёт раздражать всё, что стоит чуть в стороне от собственных идей. И раздражать тем больше, – он назидательно упёр палец в стол, – чем ближе будет соотноситься. Но покуда есть возможность впитывать – изучайте. Я же – дам вам достаточно пищи, только успевайте переваривать. Глядишь – и заполните собою седьмую сферу, куда так спешно метите.

Сполох белого муслина платья княжны, скользнувшего в проходе, заставил меня обернуться, но чарующее видение уже исчезло. Ах, как хотелось бы мне, чтобы сейчас сидела она за этим столом, внимая моим речам.

– То есть вы не приглашали к себе Ивана Павловича?