Книга Арабы в мировой истории. С доисламских времен до распада колониальной системы - Бернард Льюис

Число арабов, обосновавшихся в завоеванных провинциях, точно неизвестно, но, вероятно, они составляли меньшинство среди местного населения. Примерные оценки по Сирии и Палестине около конца первого века ислама варьируются в пределах четверти миллиона. Подавляющим их большинством были солдаты, чиновники и другие горожане или бедуины, и только в тех случаях, когда арабы переселялись туда еще в доисламский период, мы видим хоть сколько-нибудь значительное число арабских крестьян. Один египетский источник сообщает, что в конце эпохи Омейядов крестьян-арабов в Египте насчитывалось 3 тысячи. Многие правители из этой династии сами были крупными землевладельцами, и некоторые из них заботились о развитии своих поместий и уделяли им немало внимания. Ибн Амир, известный и успешный землевладелец, приписывает пророку такое изречение: «Тот, кто погибнет, защищая свое имущество, считается мучеником». Достоверность этого хадиса весьма сомнительна, однако он прекрасно показывает мировоззрение части арабов того времени.

Громадные состояния, накопленные некоторыми арабскими завоевателями, по всей видимости, появились не благодаря инвестициям или торговле, и даже купцы Мекки, за некоторыми исключениями, оставили свое прежнее призвание ради принадлежности к военной аристократии. Но сами халифы Омейядов и многие другие состоятельные люди жили в роскоши и в городах, и даже в пустыне и тратили огромные деньги на архитектуру, обстановку и ткани. Экономика того времени была, по крайней мере отчасти, монетарной. Солдаты и чиновники получали жалованье как деньгами, так и товарами. Налоги и подати собирали таким же образом. Дошедшие до нас в большом числе монеты раннего халифата подтверждают свидетельство историков, что чеканка монет, перенятая у персидской и византийской администрации, и дальше выпускала в свет достаточное количество золотых и серебряных денежных знаков, чтобы это стало возможным.

Крупные финансовые траты арабских господ империи способствовали росту нового общественного элемента – мавали (маула в единственном числе). Маула – это любой мусульманин, не являющийся по рождению полноправным членом какого-либо из арабских племен. Таким образом, мавали включали в себя персов, арамейцев, египтян, берберов и других обращенных в ислам неарабов, а также тех, кто говорил по-арабски и имел арабское происхождение, но по какой-то причине утратил или не смог получить полноправное членство в господствующей касте. Эта категория не включала в себя немусульман, называемых зимми, то есть приверженцев защищаемых законом религий, к которым мусульманское государство относилось терпимо взамен на согласие выплачивать повышенную ставку налогов и на определенное ограничение гражданских прав.

Мавали большими толпами стекались в арабские амсары, и в каждом из них быстро возникал внешний город из рабочих, ремесленников, лавочников, купцов и проч., обслуживавших нужды арабской аристократии. Как мусульмане теоретически они были равны арабам и претендовали на экономическое и общественное равенство с ними. Этого равенства арабская аристократия так и не уступила им в период царствования Омейядов. Хотя некоторым землевладельцам-мавали верной службой режиму все же удалось добиться того, чтобы налоги с них взимали в том же размере, что и с мусульман, большинство потерпело неудачу, и ко времени Абдул-Малика мусульманское правительство фактически стало противодействовать обращению мавали в ислам и вытеснять их из городов назад в их поля, чтобы восстановить упавшие доходы государства. Мавали действительно сражались бок о бок с арабами в армиях ислама, особенно в приграничном Хорасане и на дальнем западе. Однако они служили в пехоте, и их жалованье и доля в добыче была меньше, нежели у арабской конницы. Низкое общественное положение мавали со всей ясностью отражено в арабской литературе той эпохи. Брак, например, между чистокровной арабкой и маулой считался чудовищным мезальянсом, и один арабский автор задается вопросом, будут ли приемлемы подобные союзы даже среди блаженных в раю.

Число мавали быстро росло, и вскоре их стало больше, чем самих арабов. Их крупные общины в гарнизонных городах становились недовольным и опасным городским населением, которое все четче сознавало свою политическую значимость, культурное превосходство и растущую роль в военных операциях. В основном недовольство носило экономический характер. Вся структура Арабского государства была основана на том положении, что арабское меньшинство должно управлять большинством немусульман-налогоплательщиков. Экономическое уравнение мавали с арабами означало бы автоматическое сокращение доходов и увеличение расходов. Это могло привести только к полному краху.

Разница между завоевателями и мавали, хотя в какой-то степени она совпадала с этническими различиями между арабами и неарабами, также в значительной мере была экономической и общественной. Малоимущих арабов Ирака и Бахрейна, не учтенных диваном, причисляли к мавали, и они делили все их обиды. А многие из старого класса крупных персидских помещиков, более привычные к династическому и имперскому правительству, видимо, адаптировались к новым порядкам.

Недовольство мавали нашло религиозное выражение в движении так называемых шиитов (от слов «шиату Али», «приверженцы Али»). Шиизм зародился как чисто арабское и чисто политическое направление, сосредоточенное вокруг притязаний Али и его потомков на халифат. Когда Али перенес столицу в Куфу, а затем Омеяйды перенесли ее в Сирию, шииты получили поддержку местных иракцев. Настоящее развитие движения началось после мученичества в Кербеле, где, потерпев неудачу в качестве арабской партии, оно стало искать победы в качестве секты ислама. Пропагандисты шиитов с большим успехом обращались к недовольным, особенно к мавали, которых гораздо больше привлекала идея законного преемника по линии пророка, чем самих арабов. Шиизм стал, по сути, религиозным выражением оппозиции государству и установленному порядку, признание которого обозначало согласие с суннизмом, то есть господствующей доктриной ислама.

Эта оппозиция отнюдь не ограничивалась одними неарабами. В подверженных волнениям гарнизонных городах, особенно в Куфе, месте, где родился революционный шиизм, арабы играли важную и сначала главенствующую роль. Именно арабы принесли шиизм в Иран, где арабский гарнизонный город Кум, куфская колония, стал одним из главных оплотов шиитов. Оппозицию, выразителями которой стали шииты, некоторые интерпретировали как национальное восстание персов против арабов, другие – как социальный мятеж низших классов против арабской аристократии, созданной завоеваниями, вместе с ее вероучением, государством и истеблишментом.

Обе интерпретации упускают из виду быстро развивающийся новый общественный элемент, одновременно арабский и неарабский, привилегированный и дискриминируемый. Он состоял из полуарабов, сыновей арабского отца и неарабской матери, как правило рабыни. Они происходили из всех уровней арабского общества, в том числе – а может быть, и в первую очередь – из богатых и влиятельных семей и даже самой правящей династии. Не имеющие по арабскому племенному обычаю права на титул халифа, как и на большую часть других привилегий, они создали одну из самых опасных групп среди всех выступавших против существующего порядка.

Также и сторонники нового режима не были исключительно арабами. В бывших персидских, как и в бывших византийских провинциях бюрократия продолжала свою работу, обслуживая новых хозяев, как она обслуживала старых. Важные элементы сельской знати и аристократии, видимо, сохранили многие свои функции и привилегии. После обращения в ислам персидские высшие слои сменили зороастризм на мусульманский конформизм. Противники существующего порядка после завоевания и обращения сменили зороастризм на мусульманское инакомыслие.