Книга Горячая вода - Андрей Цунский

Ну это так. А история, собственно, про носки. Штопать носки я перестал давно. Продырявится – и на помойку. Но не всегда эта роскошь была позволительна. В те годы их штопали. Но однажды, достав из шкафа пару носков и оценив площадь штопки, папа не выдержал:

– Я не могу этого носить! Я не нищий, черт возьми! Неужели нельзя купить пару нормальных носков! Андрюха, покажи, что у тебя за носки на ногах?

Мои напоминали носки Карлсона. Наружу торчали два больших пальца, сзади сверкали пятки.

Как папа воспитывает меня, я уже насмотрелся за годы детства. Но как воспитывают маму, с интересом наблюдал впервые.

Мамины контрдоводы, что купить в нашем городе носки – дело совсем непростое и что те, что есть в продаже, папе не понравятся, приняты не были.

Взяв последнюю десятку, мама не в лучшем настроении и не в самом добром расположении духа пошла на базар (не через двор, а обойдя наш дом по проспекту, естественно, Ленина). Стояло жаркое лето, и на рынке были уже овощи, а в магазинах, кроме хлеба, спичек и макарон, все равно ничего не было. И не путайте это время с какой-нибудь перестройкой! У нас продукты прочно исчезли в семьдесят шестом году по всей программе, чуть где что выбросят – очередь. Так что мама пошла на базар – куда еще-то?

Она не обнаружила на рынке носков, подходящих по качеству и цене. Выбор между носками и обедом на три дня был очевиден. А две пары этих самых носков перекрывали обеды. Одна пара не устроила бы кого-то одного – папу или меня. Закупив продуктов, чтобы приготовить еду, мама уже выходила с базара, как вдруг ее внимание привлек человек с шестигранным лототроном и билетиками новой олимпийской лотереи. Она называлась «Спринт». И билетики стоили пятьдесят копеек (но это сначала! Через полгода, когда надо было покрывать олимпийские убытки, цену вздули до рубля). Не знаю, что творилось в уязвленной маминой душе, но она купила билет и принесла его домой. Поставив продукты на кухне, она в ответ на папин вопрос о носках вручила ему бумажку размером с пластинку жевательной резинки (ох, предмет детской мечты и вожделения…) и сказала как можно язвительнее:

– Я, в отличие от некоторых, в карты играть не умею и вообще не признаю азартных игр. Но вот тебе лотерейный билет. («И где тут логика?» – подумал я об извечном вопросе мужского бытия первый раз в жизни.) Иди-иди, сыграй со своими приятелями в преферанс на носки! Только попроси их, чтобы, перед тем как отдавать тебе выигрыш, они их постирали!

– Какая у нас остроумная мама! – мрачно отреагировал папа и брезгливо взял билетик. Он повертел его перед глазами, зачем-то понюхал и бросил обратно на стол: – Это ты у нас переводишь деньги, я с государством в азартные игры играть не намерен. Сама и открывай.

– А почему это я? – обиделась мама. – Тебе нужны носки, ты и открывай.

Пока родители готовили воскресный завтрак и слегка препирались, я потихоньку взял билет и стал пилить корешок ножиком. Картон был твердый, и оторвать его я не смог.

А потом все втроем мы с удивлением смотрели на не оставлявшую сомнения надпись: «Выигрыш пять рублей».

Спор возобновился с новой силой. Мама говорила, что билет она отдала папе, но тот отказался, так что она заберет выигрыш себе, но папа «задавил авторитетом» – и носками. Взяв меня с собой, он, когда мы позавтракали, отправился на базар, нашел продавца олимпийского счастья, и мы незамедлительно получили сумму в пять рублей. И тут у папы что-то сверкнуло в глазах.

– Дайте-ка нам еще один! – сказал папа решительно. Он легко разорвал корешок билета и выиграл… еще один билетик. На сей раз обиделся я. «Моя очередь!» – сердито сказал я, и папа уступил мне право вытащить новый прямоугольничек с заклепкой на конце.

Я же собирался не только тащить, но и открывать. Папа, вспомнив мои старания вскрыть эти «консервы удачи» ножом, хотел было мне помочь, но я уже впился в билет зубами и начал крутить его вокруг оси. Уж открутил я хвост билета или откусил – теперь непонятно, но когда оставшуюся, к счастью, целой бумажку развернули, на ней и я, и папа, и продавец прочли: «Выигрыш пятьдесят рублей».

Мне ужасно хотелось сыграть еще. Или получить часть денег, чтобы пустить их на те же билеты. Жажда мгновенного обогащения охватила меня. Но папа умел вовремя останавливаться и останавливать других. Когда мы отошли от этого шестигранного вертепа, продавец явно вздохнул с облегчением.

На неожиданный полтинник мы с папой купили клетчатые носки – по две пары на каждого, зашли в лавку уцененных товаров и там наткнулись на венгерские мужские туфли большого и маленького размера – по два рубля за пару! Носки стоили, кстати, по три рубля. Мы купили каких-то фруктов и пирожных, десятку папа превратил рядом в магазине «Спорттовары» в талоны на бензин (тогда так было – не на заправке платишь деньги, а идешь в «Спорттовары», покупаешь талоны, и только на них машину заправляли).

А за шесть рублей мы купили маме огромный, высокий и красный с рыжиной цветок.

Я в цветах не разбираюсь. Кажется, он называется георгин. Но я не уверен. Он высокий, и цветки торчат из одного стебля, сразу несколько штук. Цвет – ну я уже писал. Так, торжественно мы и шли домой – с пакетами и георгином. Цветком папа размахивал, как шталмейстер, дирижирующий оркестром.

Кроме этого случая, я выигрывал в «Спринт» несколько раз по рублю, и все. А нет. Однажды, когда появились первые «однорукие бандиты» со сливами, вишнями и семерками, я выиграл сто рублей. Но это были уже очень смешные деньги. И всегда останавливался. Я не очень верю в азартную удачу.

А в книжную лотерею я выигрывал всегда – до того как она исчезла. Жаль. Может быть, из-за таких, как я, ее и закрыли?

И как называется этот цветок, я тоже так и не усвоил. А ведь мама выращивает их на даче!

Ля минор

Гитару мне подарили на день рождения. Год она простояла без движения. Были на это свои причины.

Перед вторым классом меня заставили выучить какую-то дурацкую песню и повели в музыкальную школу. Принимать меня (не выговаривавшего шесть звуков) не хотели. Но в конце концов не обошлось без знакомств, наверное. Слух у меня есть. Это правда. С дисциплиной и другими требованиями музшколы было хуже.

Испортили меня папины пластинки. С самого рождения я слушал в сознательном и бессознательном возрасте джаз. Я знал, кто такой Бах, но слышал его в исполнении трио Жака Люсье. На уроках физкультуры в первом классе я исполнял движение не по команде «раз», а «раз – точка»…

Преподавательница физкультуры говорила: «У него совершенно нет чувства ритма». Следом за ней то же самое заговорила преподавательница специальности. Что обо мне говорили преподаватели сольфеджио, лучше не вспоминать.

А возле здания этой окаянной школы был парк Пионеров. И самая большая ледяная горка там выросла зимой. Туда я вместо занятий и ходил. И однажды выкатился прямо под ноги раскрывшей обман маме.

Папа резонно решил, что при таком отношении к занятиям и абсолютной взаимности с преподавателями незачем переводить деньги (платить надо было и за музыкалку, и за пианино – его взяли напрокат).