Книга Годы, как птицы. Записки спортивного репортера - Михаил Шлаен

– Выходит, дорога эта нескончаемая?

– Для настоящего альпиниста, безусловно. Нет, поправлюсь: на многие-многие годы. Все-таки, когда тебе за сто, немного трудновато карабкаться по склонам, хотя и такие случаи известны.

Мы дружно смеемся, при этом я вспоминаю одного глубокого старца-кабардинца, про которого мне рассказывали, что он в своем возрасте на Эльбрусе свой в доску. Так и сказали – свой в доску.

Многие в группе Седельникова – «снежные барсы», те, у кого за плечами восхождение на все отечественные «семитысячники», их четыре – пики Коммунизма, Победы, Ленина, Корженевской.

– Все опытные, все – большие мастера, и все-таки Ерванд Ильинский – самый именитый и авторитетный среди них. Он прекрасный тактик, славится умением ориентироваться и выбирать оптимальные пути в любых горах, даже если никогда прежде там не был. Для штурма Эвереста – ценнейшее качество, – говорит Седельников. – В команде он за играющего тренера, мой главный помощник.

Через плечо у Седельникова перекинута рация. Слышу вдруг прорывающийся сквозь треск чей-то хриплый голос:

– Ребята прошли третью иглу. Самочувствие нормальное, как у космонавтов, готовы к выходу в открытый космос.

– Это еще одна наша группа, точнее связка. У нее задание более сложное, их орбита и открытый космос – траверс массива Иглы Туюк-Су. Таких игл-пиков несколько, подходы к каждой таят немало опасностей, – поясняет Виктор. – Зинуру Халитову и Сереже Чепчеву умения не занимать. Серега – прекрасный скалолаз. Мы вместе с ним работали на Кавказе со швейцарцами. Так вот, он с ними за один день в сильнейший туман совершил траверс грозной и коварной Ушбы. Это у нас – высший класс. А Зинур, когда шел на пик Победы, взобрался на него по северной стене, где прежде никто не ходил, а в память о восхождении оставил айсбаль.

– Что оставил? – я не стесняюсь выдать свою альпинистскую безграмотность.

– Айсбаль. Про ледоруб вы, я надеюсь, слышали, – лицо Седельникова осветляет улыбка, – так вот, это тот же ледоруб, только немного укороченный и с молотком вместо лопатки. Мы применяем его на скальноледовых маршрутах для рубки ступенек на крутых склонах и забивания крючьев.

Нашпигованный хотя бы минимумом знаний из уст человека, у которого за плечами не один покоренный «семитысячник», я с сожалением расстаюсь с этими отважными людьми, для которых горы – дом, работа, жизнь. Вполне хватило времени, чтобы убедиться в этом, да и хватит мешать занятым серьезным делом людям своими дилетантскими расспросами. И вообще пора уезжать, солнце вот-вот спрячется за скалами, надо поспеть до темноты покинуть лагерь. Олег Попов, ответственный за сбор, по каким-то вопросам спешит в Алма-Ату и вызвался подкинуть меня. И хорошо, не надо лишний раз гонять в город прикрепленный к альпинистам уазик.

– До новой встречи здесь, в Кунгей-Алатау, приезжайте, журналисты не так часто радуют нас своим посещением, – Седельников что-то еще хотел мне сказать, но опять заработала рация, его отвлекло новое сообщение: связка преодолела следующую иглу, еще одна – и траверс Туюк-су будет пройден, начнется подготовка к спуску. Он лишь помахал мне на прощание рукой.

– За все спасибо, – кричу я, – при первой же возможности обязательно приеду. У вас тут так уютно и красиво.

– А ребятам не до красот, специфика работы. Уют и красота для них, когда возвращаются домой, где их с нетерпением ждут, когда попадают в объятия родных, в глазах жен слезы радости, а дети бросаются на шею: папка вернулся! Не все, к сожалению, возвращаются, – Олег Попов немногословен, на лице никаких эмоций, только строгий взгляд на скользковатую дорогу, чувствуется, им до миллиметра изучен каждый ее загиб.

– Спуск зимой по извилистой и узкой горной дороге соизмерим по сложности со схождением с вершины? – спрашиваю Олега, замечая, как аккуратно, профессионально, выбрав оптимальную скорость, ведет он машину.

– Оба непросты. Но с Туюк-Су, где сейчас ребята, конечно, труднее. А уж с Эвереста, могу предположить, намного тяжелее. Там, на такой высоте, против человека еще и погода. У вас в Москве, если минус десять, вы уже хнычите: холодно, а если за минус пятнадцать, то боитесь на улице показаться, обморозитесь. А на Горе? Даже не представляю, мне кажется, полюс холода из Оймякона на Эверест сместился. Вернутся ребята – расскажут.

Новой встречи пришлось ждать недолго, и не в Кунгей-Алатау она состоялась, а в московской гостинице «Космос». В просторном и бурлящем от переизбытка народа холле я записываю на старый пленочный магнитофон рассказ Юрия Глотова, как оно прошло, восхождение на «Крышу мира». Вот-вот на подмогу Юрию должны подойти и другие счастливые участники экспедиции. Нарасхват они в эти майские дни. Встречи, выступления. Событие-то какое, всем интересно услышать, как удалось поставить победную точку на этой – еще раз извините за тавтологию – высочайшей точке на земном шаре.

– Может, ко мне в номер поднимемся, – предлагает Глотов, – здесь шум, гам, спокойно не поговоришь.

Пока лифт возносил нас на десятый этаж, Глотов успел рассказать, что маршрут для восхождения был избран совершенно новый, не хотелось повторять предыдущие, из-за чего специалисты с мировыми именами ему выставили наивысший коэффициент трудности. И еще о том, что всех участников после долгой кропотливой подготовки, утомительных тренировок, тщательного медицинского отбора, как буд то лететь им в космос, на финише ждала проверка в барокамере. Юрию удалось «подняться» на 11 километров, а Валера Хрищатый еще выше, ему и 15 километров были бы по плечу, но испытания прервали. Хватит.

Вскоре в номер заглянули Валерий Хомутов и Владимир Пучков. Наперебой посыпались воспоминания. Кто-то, кажется, Пучков, пошутил: у нас хоккейные фамилии, нам бы шайбу гонять по гладкому льду, а мы по камням ледяным карабкаемся. Неожиданно ребята дружно затянули: «Есть одна у летчика мечта – высота, самая заветная мечта – высота».

– Для кого-то цель – побольше голов заколотить, а для нас – поглубже за облака и тучи спрятаться, – поддержал Владимира Хомутов.

Они поначалу втроем входили во вспомогательную группу, обеспечивающую восхождение остальных ребят. Однако, уже в ходе работы в Гималаях, им объявили: на штурм Горы пойдут все.

– Мы в тот день находились в третьем промежуточном лагере, это где-то 7850 метров, и за сутки перебрались в пятый, до вершины оставалось около 400 метров, – пояснил Глотов. – Там и начали готовиться к решающему броску. Как назло, полнялся шквальный ветер, он сбивал с ног, грозился сбросить в обрыв, пришлось двигаться не по гребню, а чуть ниже, что, конечно, усложнило дело.

– Но не мы герои, а то еще так подумаете и народ в заблуждение введете, – продолжал Хомутов. – Герои – Володя Балыбердин и Эдик Мысловский. Они первыми взобрались на «крышу». На «крышу мира», понимаете? Это вам не с высотки «Эмпайр стейт билдинг» Нью-Йорком любоваться. Там – скоростной лифт, в три приема с комфортом на самую верхотуру, 104 этажа, поднимет. А тут на каждом шагу опасность сорваться подстерегает.

Накануне штурма из третьего промежуточного лагеря Балыбердин и Мысловский вышли вместе с шерпом Навангом, но вскоре Наванг отказался идти дальше, сославшись на сильную резь в глазах от полученного накануне ожога на ярком солнце. Что делать? Пришлось тягать вверх тяжеленные рюкзаки с запасом кислорода за себя и того непальского парня. Беда поджидала позже, когда Мысловский, передвигаясь по перилам, сделал неловкое движение и сорвался. Спасая себя, он сбросил рюкзак в зияющую дыру пропасти. Из-за этой потери у них кислорода на двоих остался самый минимум, пришлось пользоваться им по очереди.