Книга Пророчество о сестрах - Мишель Цинк

Его почти неприкрытое недоверие вновь будоражит сомнения и во мне. Сомнения, что в эту легенду способен поверить хоть кто-нибудь, кроме нас с Соней, имеющих неоспоримое доказательство в виде отметины.

Я пожимаю плечами.

— Не знаю, Джеймс. Хотела бы я ответить тебе, да не могу.

Тут бы мне и показать ему отметину. Она надежно спрятана под длинным рукавом платья, но я все равно ощущаю жжение — безмолвное напоминание о том, что я выпустила из своего рассказа одну важнейшую деталь.

И все же я не говорю Джеймсу об отметине. Я не боюсь, что он не поверит мне. И дело не в том, что не хочу вовлекать его в столь темную и опасную историю. По правде-то я отношусь к своей отметине как к шраму, старому и уродливому. Из-за нее я сама себе кажусь изуродованной, запятнанной, нечистой.

И я не могу вынести мысли, что Джеймс узнает о ней. Пока еще не могу.

* * *

Лечь спать мне теперь совсем не так легко, как когда-то. Я лежу в темноте, пытаясь очистить разум, превратить его в пустую страницу — лишь тогда я смогу заснуть.

Но слова пророчества, темный силуэт сестры в окне наверху, отметина, сделавшая меня… кем? Я сама не понимаю. Все они словно сговорились не давать мне уснуть. Наконец я поднимаюсь и перехожу через комнату к письменному столу.

Как могло получиться, что легенда, которую рассказала мне Соня у озера, в точности совпадает с той, что записана в старинной книге отца? И как вышло, что отметина у меня на руке почти совсем повторяет отметину на руке другой девушки, да еще такой необычной, как Соня? Ясновидящая, гадалка — ни больше ни меньше! Я буквально физически ощущаю, как обуревающие разум вопросы пытаются выжать из себя хоть какой-то смысл, сложиться воедино во что-то вещественное — такое, за что я смогу ухватиться обеими руками и наконец хоть что-то понять.

Открыв книгу, достаю оттуда сделанный Джеймсом перевод и перечитываю пророчество, стараясь постичь смысл бессмыслицы. Когда я дохожу до упоминания сестер, вдоль позвоночника пробегает ледяной холодок. Но после этого я окончательно перестаю хоть что-нибудь понимать.

Если я Хранительница, а Элис — Врата, то какую же роль во всей этой странной истории играет Соня? И как насчет Ангела? Если мне не удастся расшифровать, что это за главная фигура такая — Ангел, как мне понять, каким образом выполнить свою роль Хранительницы? Как помешать Элис исполнить ее роль Врат?

Я снова склоняюсь над книгой и перечитываю пророчество еще раз, пока не дохожу до упоминания ключей:

Врата Ангела пошатнутся без ключей,

А за ними последует семь язв и не будет возврата.

Я перечитываю строку, отчаянно напрягая разум в поисках отгадки. Даже в нынешнем моем состоянии полнейшего невежества все кажется проще простого: без ключей произойдет что-то чудовищное. Непоправимое.

Если мы с Элис стоим в исполнении пророчества на противоположных сторонах, то в ее руках ключи почти наверняка будут очень опасны. А значит, найти их должна я.

И надо успеть — опередить сестру.

9

На следующий день по дороге в Вайклифф Элис ни словом не упоминает Соню. Все время после вчерашнего визита Сони я только и делала, что под всякими предлогами избегала сестры, надеясь отсрочить ее расспросы, и мысленно собиралась с духом, чтобы противостоять ей. Однако Элис молчит. Такое впечатление, будто она сама все знает — и не собирается делиться знанием со мной.

Наше возвращение в школу далеко от триумфального. То ли Виктория винит Элис за запретную вылазку к Соне, то ли злится, что нас слишком мягко наказали, но она и весь ее приближенный кружок подруг встречают нас ледяными, колючими взглядами. Только Луиза вроде бы искренне рада видеть нас, особенно меня.

За завтраком она усаживается рядом со мной, точно всегда тут сидела, и наклоняется поближе:

— Как ты? Ничего?

Я киваю.

— Да, но мне так жаль, Луиза! Прости! Сильно тебе досталось?

Она улыбается.

— Слегка. Но так даже интереснее. Я вот ни чуточки ни о чем не жалею!

После завтрака мы обычным чередом отбываем музыку, литературу и иностранный язык. День проходит в дымке сказанных вполголоса выпадов, перешептываний и ехидных, недобрых смешков. К тому времени, как мы вереницей выходим в сад на последний урок, рисование, я уже не могу не замечать, какое напряженное, застывшее у Элис лицо, как высоко она вздергивает голову, как прямо держит спину. Моего взгляда она избегает. Для Элис одиночество предпочтительнее жалости.

Во дворе уже расставлены мольберты, обращенные к скромному садику, в котором все засохло в преддверии близкой зимы. Хотя солнце так и сияет, воздух недвижен и холоден, и я понимаю: скорее всего, это один из последних уроков, что нам предстоит провести в этом году под открытым небом.

— Лия! Иди сюда! — зовет Луиза, выдувая изо рта облачка пара, и машет мне рукой из-за мольберта, стоящего возле старой кирпичной стены.

Пробираясь к Луизе, я снова преисполнена благодарности и изумления — так растрогало меня это недвусмысленное предложение дружбы.

— Я заняла для тебя мольберт.

Она показывает на свободный мольберт справа от меня и улыбается мне со своего табурета, уже держа в руках кисть.

— Спасибо. А что именно мне предстоит терзать сегодня?

Я не сильна в живописи.

Луиза смеется. Это не учтивый смешок, какие я привыкла слышать от учениц Вайклиффа, а настоящий смех, полновесный, веселый.

— Понятия не имею. Возможно, тебе стоит выбрать что-нибудь такое, что уже все равно само померло.

Она переводит взгляд на мистера Белла, нашего учителя живописи. Он стоит перед нами на каменной дорожке, что вьется по саду.

Мистер Белл не то чтобы невесть какой красавец. Лицо у него, пожалуй, слишком уж узкое, вытянутое, а волосы зачесаны так, чтобы скрыть проглядывающие залысины, — но во всем остальном он совершенно обычный человек. Не внешность, а статус — мистер Белл холостяк — вот что делает его постоянной темой для обсуждений и пересудов среди девочек в Вайклиффе. Учениц Вайклиффа, особенно тех, что здесь и живут, тщательно берегут и ограждают от мужского внимания. Поэтому любой холостяк брачного возраста становится объектом повышенного интереса, лысеет он или нет.

— Сударыни, как вы знаете, осень уже на исходе. Сегодня вам предстоит выбрать одного из художников, которых мы проходили, и, взяв за образец его стиль, нарисовать любой вид из этого сада по вашему выбору. Учитывая холод, у нас есть на эту работу лишь несколько дней, так что будьте любезны работать быстро и сосредоточенно. Вот и все.

Луиза уже с головой ушла в рисование, на холсте перед ней проступают первые линии цветного наброска. Я обвожу взглядом вянущий сад в поисках чего-либо, достойного моей попытки — почти заведомо обреченной на неудачу. Отбросив все, слишком сложное или полное жизни, я наконец останавливаюсь на заостренном темно-лиловом цветке цвета спелой сливы. Это достаточно простая композиция, из тех, какие даже я, наверное, смогу воспроизвести. Что ж, недурно, думаю я.