Книга Лабиринты ревности - Абигайль Кейси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Консервный нож и столовая ложка издавали бодрящий звук, обещающий вознаграждение за проделанный путь.
Початая булькающая бутылка провоцировала на незапланированные глотки.
Но консервы Малыш так и не решился вскрыть раньше намеченного времени.
Программу первого этапа лабиринтного преодоления он упорно воплощал в жизнь.
Двигаться, пока есть силы.
Останавливаться для передышки на перекрестках и в достигнутых тупиках.
И снова вперед.
А когда не останется ни желания, ни возможности, закончить пробный разведывательный этап длительным отдыхом, переходящим в крепкий сон.
И только выспавшись и частично восстановив силы и кондиции, открыть очередную банку и заправить организм калориями.
Такой режим полностью исключал создание хотя бы минимальных энергетических запасов в мускульных тканях, но зато давал иллюзию поиска спасительного варианта.
А чтобы хотелось продолжать и продолжать вынужденное слепое обследование лабиринтных извивов и ответвлений, Малыш снова и снова прокручивал мысленно диктофонную запись.
— Я хочу продлить твою агонию.
Стена.
— Тебе никогда не выбраться наружу.
Угол.
— Ты виноват.
Поворот.
— Я всегда любила другого.
Стена.
— Тебе будет о чем вспомнить, скитаясь в лабиринте.
Тупик.
— Ты заслужил.
Разворот.
— Я вернусь к своим рукокрылым вампирам, а ты останешься навсегда в полном одиночестве, как подлец, живой или мертвый, но подлец.
Перекресток.
— Ты уничтожил наше тихое семейное счастье.
Новая стена.
— Виноват.
Новый угол.
— Заслужил.
Новый поворот.
— Никогда.
Новый тупик.
— Даже не надейся.
Принудительный разворот.
— Никогда.
Стена.
— Приговорен.
Угол.
— Обречен.
Тупик.
— Прощай, Малыш.
Стена.
— Навсегда.
Угол.
— Прощай.
Тупик.
— Прощай.
Непроницаемая тьма превращала каменный лабиринт в дурную бесконечность.
Но Малыш втянулся в ритм почти безнадежного путешествия — неизвестно куда, неизвестно зачем. Все равно двигаться лучше, чем сидеть на одном месте и ждать неизбежного финала.
Иногда наказанному за случайную измену мужу казалось, что претендентка в скорые вдовы одумается и снова захочет превратиться в жену.
Аида со своим колоссальным пещерным опытом легко отыскала бы своего непутевого супруга, обреченного на скитания вдали от дневного света и ночных звезд.
Но о раскаявшейся жене, спешащей на помощь, Малыш вспоминал все реже и реже.
А вот ее горькие слова повторял снова и снова.
— Подлец.
— Сволочь.
— Гад.
И вот наконец жертва ревности выбилась из сил.
Биотуалет замер, наткнувшись на очередное препятствие.
Малыш, даже не освобождая спальник от банок и бутылок, уснул сверху на консервированном запасе.
В полной темноте и абсолютной тишине.
Глубоко под землей.
В смертельном лабиринте.
Чудесное спасение
Малыша разбудила шумная и веселая кинематографическая перекличка.
— Дубль третий!
— Камера!
— Поехали!
— Уберите с переднего плана этого кретина.
— И света, добавьте света.
И Малыш заметил слабый, но явный отблеск света.
Перекличка была прекрасно слышна, но вот роскошное освещение только угадывалось по мерцанию на стене.
— Я сказал: побольше света.
— Дымы пускать?
— Где пиротехник, я спрашиваю, где пиротехник?
— Каскадеры, пошли.
— Разве так лежат трупы, погибшие от скитания в пещере?
— Они еще чуть-чуть живые.
— Всем изображать агонию!
— Как скажете, шеф.
— Пожалуйста, агонию — медленную и выразительную.
— Камера — средний план.
— Дубль четвертый.
— Мотор!
Забыв, что он полностью обнажен и не мыт, Малыш торопливо освободился от липкой потности спальника.
— Какое счастье!
Малыш привычно встал на четвереньки.
— Какое везение!
Малыш резво побежал на спасительный отблеск.
— В пещеру пожаловали кинематографисты. Малыш завернул за угол и увидел свет в конце длинного туннеля.
— Никто не поверит, что меня спас Голливуд!
Боясь, что съемки прекратятся раньше, чем он достигнет площадки, Малыш поднажал, не жалея ни локтей ни коленей.
А голоса по-прежнему звучали деловито и раздраженно.
— Дубль пятый.
— Мотор!
— Камера!
— Софиты!
— Микрофон!
— Дым, пускайте дым!
— И побольше тоски в глазах! По системе Станиславского. Тебя же оставила подыхать в пещере не кто-нибудь, а любимая женушка.
Малыш приближался к заветному свету и спасительному звуку.
— Разве так умирают от голода?
— Разве так умирают от жажды?
— Жертва ревности должна вызывать в зрителе жалость и омерзение одновременно.
— Жалость и омерзение.
— Омерзение и жалость.
— Дубль шестой!
— Свет!
— Камера!
— Мотор!
— Разве так прощаются с жизнью?
Наконец, изодрав локти в кровь, а колени превратив в сплошные ссадины, Малыш вторгся в ослепительную киношность и крепко зажмурил глаза, отвыкшие от света.
— Уберите этого голого сукиного сына из кадра! — заорал режиссер в мегафон. — Умоляю!
— Из меня получится очень красивый труп! — закричал Малыш. — Очень красивый!
И проснулся.
