Книга Вызовите акушерку - Дженнифер Уорф

Это ничуть меня не смущало – я не боялась тяжёлой работы. Что действительно выбивало меня из колеи, так это повышенная концентрация немытых женских тел, пышущих жаром и влагой, бесконечная болтовня и, прежде всего, запах. Как бы я потом ни отмывалась и ни переодевалась, проходила ещё пара дней, прежде чем мне удавалось избавиться от тошнотворных запахов влагалищных выделений, мочи, застарелого пота и нестиранной одежды. Всё это смешивалось с горячим липким паром, пропитывая в мою одежду, волосы, кожу – во всё. Множество раз во время рутинных дородовых консультаций мне приходилось выбегать на свежий воздух и перегибаться через перила у двери, прикладывая все усилия, чтобы меня не стошнило.

Но все мы разные, и я не встречала других акушерок, страдавших тем же недугом. Когда я жаловалась на вонь, ответом мне бывало искреннее удивление. «Какой запах?» или «Ну, возможно, было немного жарковато». Так что я больше никому не рассказывала об особенностях своего восприятия. Мне приходилось постоянно напоминать себе об огромной важности дородовой работы, благодаря которой так снизилась женская смертность. Воспоминания об истории акушерства и бесконечных страданиях рожениц заставляли меня шевелиться, когда я думала, что просто не могу сдвинуть себя с места, чтобы осмотреть ещё одну женщину.

Полное пренебрежение женщинами в период беременности и родов были нормой. Во многих первобытных обществах женщина во время менструации или с ребёнком, рожающая или кормящая грудью, считалась грязной, осквернённой. Женщину изолировали, часто её не дозволялось касаться, даже другой женщине. Бедняжке приходилось приходить через все испытания в одиночку. Как следствие, выживали только самые приспособленные, и в ходе процессов мутации и адаптации особи с наследственными аномалиями, вроде несоответствия размеров таза и головы эмбриона, выбывали из гонки, особенно в отдалённых уголках мира, так что для потомков выживших роды становились легче.

В западном же обществе, которое мы называем цивилизованным, этого не происходило, и десяток с лишним осложнений, в том числе смертельных, ещё и накладывались на природные бедствия и прочие угрозы, такие как перенаселение, стафилококковая и стрептококковая инфекции, холера, скарлатина, брюшной тиф и туберкулёз, венерические заболевания, рахит, отравление водой, опасности, связанные с множественными и частыми родами. Добавив ко всему этому безразличие и пренебрежение, которые часто сопутствовали родам, нетрудно понять, почему их окрестили «проклятием Евы» и почему столько женщин умирало, даруя новую жизнь.

Акушерки Святого Раймонда Нонната содержали своё приемное отделение в главном нефе храма. Сегодня идея устроить полномасштабную женскую консультацию в переделанном старом храме показалась бы ужасной, и санитарные инспекторы, инспекторы-инфекционисты – да любые инспекторы, каких только можно вообразить, – приговорили бы её ещё в зародыше. Но в 1950-х подобное ни в коем случае не осуждалось, напротив, монахинь очень хвалили за проявление инициативы и смекалки.

Перепланировка ограничилась установкой туалета и проведением холодной воды. Горячую воду получали из водонагревателя Аскота, крепившегося к стене возле крана. Отапливались стоящей посреди нефа большой коксовой печью – чугунной конструкцией, которую каждое утро разжигал истопник по имени Фред. В те дни коксовые печи были распространены повсеместно, я видела их даже в больничных палатах. (Помню одну палату, где практиковалась стерилизация шприцев и иголок кипячением их в кастрюле на плите.) Печи эти были очень массивными, с плоским верхом, и в них нужно было, открыв круглую крышку, подбрасывать кокс из ведёрка, что требовало значительных физических усилий. Печь располагалась в самом центре помещения, разливая своё тепло вокруг. Посреди неё торчала труба, выходившая прямо на крышу.

В нашем распоряжении было несколько смотровых кушеток с подвижными ширмами, чтобы обеспечить конфиденциальность, и деревянные стулья и столы, за которыми мы вели свои записи. Возле раковины располагалась длинная мраморная стойка, на которую мы складывали свои инструменты и другое оборудование. На ней стояла газовая горелка со сложенными рядом спичечными коробками. Одинокая струйка пламени постоянно использовалась для кипячения мочи. Я чувствую этот запах и теперь, более пятидесяти лет спустя.

Наша женская консультация и подобные ей, разбросанные по всей стране, сегодня могут показаться примитивными, но они спасли бесчисленное количество жизней матерей и младенцев. Клиника Сент-Раймондских акушерок была единственной на весь район, пока в 1948 году в Попларской больнице не открылась небольшая родовая палата на восемь кроватей. До этого ничего подобного в больнице не было, несмотря на то что плотность населения Поплара оценивалась в пятьдесят тысяч человек на квадратную милю. Когда же после войны было принято решение открыть родовое отделение, никаких специальных шагов предпринято не было. Были попросту выделены две маленькие палаты, одна – для родов, другая – для послеродового периода, а также женской консультации. Недостаточно, но лучше, чем вообще ничего. Удобства, оборудование, технологии были не очень важны. А вот знания, навыки и опыт акушерок – очень.

Сильнее всего я хотела избежать клинических обследований. «Вряд ли будет так же плохо, как на минувшей неделе, – думала я, когда мы готовились к открытию. От одного воспоминания бросало в дрожь. – Слава богу, на мне были перчатки. Страшно подумать, как я обошлась бы без них».

Она не шла у меня из головы всю прошлую неделю. Ворвалась в клинику около шести вечера, в бигуди и тапочках, с нижней губы свисала сигаретка; с нею были пятеро детей в возрасте до семи лет. Назначено ей было на три. Я прибиралась после не слишком напряжённого дня. Две другие студентки-акушерки ушли, третья принимала последнюю пациентку. Из сестёр осталась только новообращённая Рут («новенькая» только в том, что касалось религии, но не акушерства). Она и попросила меня посмотреть Лил Хоскин.

Это был первый дородовой визит Лил, при том что менструаций у неё не было уже пять месяцев. Доставая папку, я украдкой вздохнула – осмотр займёт никак не меньше получаса. Я просмотрела записи: тринадцатая беременность, десять рождённых живыми детей, никаких инфекционных болезней, ревматизма или болезней сердца, никакого туберкулеза, цистит, но никаких симптомов нефрита, мастит после третьего и седьмого младенцев, остальные дети – на грудном вскармливании.

Записи рассказали мне большую часть её акушерской истории, но я должна была задать ей некоторые вопросы о текущей беременности:

– У вас были кровотечения?

– Неа.

– Выделения из влагалища?

– Немного.

– Какого цвета?

– Желтоватые такие.

– Отёк лодыжек?

– Неа.

– Отдышка?

– Неа.

– Рвота?

– Немного. Но не так уж.

– Запоры?

– Ага, ещё какие!

– Вы уверены, что беременны? Вас осматривали или проверяли?

– Я и так знаю, – многозначительно заявила она, визгливо рассмеявшись.