Книга Религия для атеистов - Ален де Боттон

И наоборот, насколько свободными оставляет нас мирское общество. Оно ожидает, что мы самостоятельно найдем путь к идеям, которые важны для нас, и дает нам выходные дни для потребления информации и отдыха. Как и наука, мирское общество привечает открытия. Повторение ассоциирует с наказанием, предлагая нам бесконечный поток новой информации, и, таким образом, побуждает забыть все.

К примеру, мы соблазнились пойти в кинотеатр, чтобы посмотреть новый фильм, который вызывает у нас массу эмоций, где-то печалит, но где-то и радует. Выходя из кинотеатра, мы даем себе слово пересмотреть нашу жизнь в свете увиденного на экране, отказаться от упадочнических настроений и поспешности. Но уже к следующему вечеру, после целого дня встреч и огорчений, наши впечатления от фильма почти выветрились у нас из головы, как и многое другое, что произвело на нас впечатление, но очень скоро забылось: развалины Эфеса, вид с горы Синай, поэтические чтения в Эдинбурге, чувства, которые мы испытывали, прочитав повесть Толстого «Смерть Ивана Ильича». В конце концов, во всех современных художниках есть что-то от поваров: плоды их трудов, возможно, не меняются, но реакция на них тех, кто эти плоды потребляет, – обязательно. Мы уважаем власть культуры, но редко признаем, с какой поразительной легкостью забываем ее конкретные памятники. Перевернув последнюю страницу шедевра, через каких-нибудь три месяца мы с трудом можем вспомнить какой-нибудь эпизод или фразу из него.

Мы не помним того, что не перечитываем. Католическое расписание чтения священных текстов.

Наши любимые светские книги не подсказывают нам, насколько неадекватно прочитать их только один раз. Они не связаны с определенными днями в году, когда нам следует в них заглянуть, как случается со святыми книгами, обычно в окружении еще пары сотен человек и под звуки органа. Сомнительно, что в рассказах Чехова мудрости меньше, чем в Евангелии, но сборников его рассказов не найти в календарях, напоминающих читателям, что пора в них заглянуть. Мы рискуем, что на нас навесят ярлык эксцентричного человека, если попытаемся составлять литургии из произведений светских авторов. В лучшем случае, мы подчеркиваем фразы, которые больше всего нас восхитили и которые, возможно, мы когда-нибудь пробежим глазами, ожидая прибытия такси.

У верующих таких проблем нет. Для иудеев ритуал чтения вслух Пятикнижия Моисеева, по две главы за раз, по понедельникам и четвергам, составляет сердцевину их религии со времен вавилонского пленения в 537 году до Рождества Христова. Двадцать второй день еврейского месяца тишрей, праздник Симхат Тора, знаменует завершение одного цикла чтения Книг и начало следующего, причем последняя глава Второзакония и первая глава Бытия прочитываются одна за другой. Прихожанин, которому выпадает честь читать стихи 1—12 главы 34 Второзакония, причудливо именуется Хатан Тора («жених Торы»), тогда как тот, кто читает первую главу Бытия, именуется Хатан Берешит («жених Бытия»). Мы, представители секулярного мира, возможно, думаем, что любим книги, но как жалко выглядит наше пристрастие к ним на фоне двух женихов, которые семь раз обходят синагогу, радостно умоляя Бога: «Hoshiah ua» («Прими нас»), а остальные в это время размахивают флагами, целуют друг друга и одаривают сладостями присутствующих детей. Как жаль, что, закрывая «В поисках утраченного времени» Марселя Пруста, члены нашего общества не задумывается над тем, что неплохо бы пойти дальше и выбрать жениха «По направлению к Свану» (Chatan bereshit shel betzad shel Swann).

5

Мирская жизнь, разумеется, знакома и с календарями, и с расписаниями. Мы вовсю используем их на работе и понимаем их достоинства, если речь идет о напоминании о встрече за ленчем, прогнозе изменения ликвидности и последнем сроке уплаты налогов. Но почему-то почувствуем ущемление нашей свободы, если нам будут напоминать о необходимости перечитать Уолта Уитмена или Марка Аврелия. Безмерно тронутые «Листьями травы» или «Размышлениями», мы отрицаем, что может возникнуть такая необходимость, хотя, возможно, эти книги могли бы оказать более заметное влияние на нашу жизнь, если бы мы постоянно к ним обращались. Нас больше тревожат потенциально угнетающие эффекты от необходимости внимать идеям строго по расписанию, чем опасность напрочь их забыть.

И мы их забываем. Современный мир переполнен стимуляторами, но нет среди них более настойчивого, чем поток, как уже понятно, новостей. Он занимает в мирском мире примерно столь же важное положение, что и календарь литургий в религиозном, его главные сообщения повторяют канонические часы со сверхъестественной точностью: заутреня трансформировалась в новостной выпуск за завтраком, вечеря – в вечерний.

Престиж новостей основан на невысказанном предположении, что наши жизни вечно балансируют на грани критических изменений, спасибо двум движущим силам современной истории: политике и научно-техническому прогрессу. А потому землю надо опутать оптико-волоконными кабелями, в залах ожидания аэропортов во множестве установить мониторы, а общественные площади городов заполнить бегущими строками с текущими ценами акций.

Для религии, наоборот, практически нет необходимости менять откровения или с жаром сообщать о новых в выпусках новостей. Великие неизменные истины можно записать на пергаменте или вырубить в камне, а не посылать на экраны смартфонов. Для 1,6 миллиарда буддистов в мире не произошло ничего существенного после 483 года до Рождества Христова. Для их христианских современников знаменательные события истории происходили накануне Пасхального Воскресенья тридцатого года нашей эры. Что же касается иудеев, то ими черта подведена после разрушения Второго храма римским военачальником Титом в семидесятом году нашей эры.

Даже если мы не согласны с определенными сообщениями, которые религии посылают нам строго по расписанию, мы все-таки должны признать, что заплатили немалую цену за неразборчивое увлечение новостями. Иногда мы чувствуем горечь нашей утраты к концу вечера, когда наконец-то выключаем телевизор после того, как посмотрели репортаж об открытии нового железнодорожного вокзала или бурном завершении дебатов об иммиграции, и понимаем, что в попытке следовать честолюбивому человеческому прогрессу на пути к техническому и политическому совершенству мы пожертвовали возможностью напомнить себе тихие и спокойные истины, прекрасно известные нам в теории, но по которым мы забываем жить на практике.

6

Наш особый подход к культуре переносится с образования на смежные области. Те же самые принципы действуют, к примеру, в книгоиздании и при продаже книг.

Здесь нам тоже предлагается бесконечно больше материала, чем мы можем переварить, и мы изо всех сил пытаемся ограничиваться только тем, что представляется важным для нас. Современный трудолюбивый выпускник, который корпит над дипломом по одной из гуманитарных дисциплин в начале двадцать первого века, должен до выпускного вечера прочитать порядка 800 книг. Для сравнения, богатая английская семья в 1250 году полагала себя счастливой, владея тремя книгами. Эта скромная библиотека состояла из Библии, молитвенника и жизнеописаний святых, но стоила столько же, сколько и дом. Если мы сожалеем о нашем заваленном книгами веке, то лишь потому, что чувствуем: главное не в том, чтобы читать больше. Надо углублять и освежать наше понимание нескольких книг, которые в наибольшей степени развивают наш разум и чувства. Мы чувствуем себя виноватыми за то, что еще не успели прочитать, но забываем, что мы куда более начитанные, чем Августин или Данте, таким образом игнорируя простой факт: проблема в нашей способности усваивать знания, а не в объеме их поступления.