Книга Что там – за словом? Вопросы интерфейсной теории значения слова - Александра Залевская

«Слово … позволяет человеку выходить за пределы непосредственного восприятия, обеспечивая тем самым скачок от чувственного к рациональному, который является существенным для сознания человека»[92].

В работах [Лурия 1975; 1979] показаны особенности включения значения слова у человека в различные виды связей и особо отмечены различия между социально принятым значением и актуализирующимся у индивида смыслом слова. Лурия трактовал слово в качестве связующего звена между чувственным и рациональным. К этому следует добавить, что благодаря слову происходит интегрирование чувственного и рационального с аффективным, т.е. с эмоционально-оценочными переживаниями, которые неизменно сопровождают «своеобразную переработку» индивидом его опыта познания и общения. Это учтено учёным при трактовке смысла слова у пользующегося им индивида.

Лурия, считавший слово «не только орудием познания, но и средством регуляции высших психических процессов»[93], в качестве основной функции слова назвал его предметную отнесённость, соотносимую с референтной функцией. Заметим, что референтную функцию слова вообще принято называть основной (для ряда авторов она остаётся не только основной, но и фактически единственной заслуживающей внимания). Рассмотрение истории этого вопроса, в течение долгого времени обсуждаемого в философии, лингвистике, семиотике, не входит в наши задачи. Актуальным представляется фокусирование на том, что при психолингвистическом подходе к этому вопросу суть самого понятия референции должна быть уточнена.

Проблему взаимоотношений между телом и разумом человека при понимании и продуцировании речи рассматривал и Николай Иванович Жинкин (1893– 1979).

«… не так просто решить, где кончается сенсорика и начинается интеллект…»[94]. «Сенсорика и интеллект работают совместно. … Это комплементарные механизмы: без одного нет другого»[95].

Особую роль Жинкин отводит универсальному предметному коду (УПК), который, по его мнению, может трактоваться как наследуемый генетически и предназначенный для обработки не только вербальной информации:

«Предметный код – это стык речи и интеллекта. Здесь совершается перевод мысли на язык человека. Это значит, что национальные языки имеют общую генетическую структуру и различаются между собой только некоторыми способами интеграции того же предметного кода, который имеет общую структуру для обработки не только вербальной информации, но и информации о действительности, поступающей через разные органы чувств»[96].

«Имея в виду явную универсальность этого кода, можно сказать, что он является наследственной способностью человека»[97].

Жинкина волновали вопросы возникновения языка в филогенезе, овладения речью в онтогенезе, механизмов функционирования языка как достояния индивида, особенностей процессов понимания речи и говорения, развития письменной речи у ребёнка, взаимодействия грамматики и смысла и многое другое. Однако центральное место в его работах занимает концепция роли и специфики внутренней речи в составе системы, обеспечивающей функционирование человека в физическом и социальном окружении:

«… потребности коммуникации вызвали образование взаимодействующих кодов, которые сложились в единую систему: язык – звуковая речь – внутренняя речь – интеллект. Эта система является саморегулирующейся и способной к самоусовершенствованию. Противопоставленность двух дискретных кодов языкам интеллекта породила смешанный код – внутреннюю речь, которую можно рассматривать как универсальный предметный код, ставший посредником не только между языком и интеллектом и между устной и письменной речью, но и между национальными языками. Переводимость всякого языка на другой есть фундаментальное свойство всякого языка»[98].

Жинкин обосновал трактовку языка как механизма, открывающего перед человеком область сознания, и внутренней речи как очень важного механизма речемыслительной деятельности – субъективного языка, языка-посредника, «круговорота индивидуальных кодов», который не осознается людьми, но обеспечивает взаимопонимание между коммуникантами, говорящими на одном и том же или на разных языках. При этом дан ответ на вопрос, дискутируемый в последнее время в связи с проблемой врождённого знания:

«Смысл … начинает формироваться до языка и речи. Надо видеть вещи, двигаться среди них, слушать, осязать – словом, накапливать в памяти всю сенсорную информацию, которая поступает в анализаторы. Только в этих условиях принимаемая слухом речь с самого начала обрабатывается как знаковая система и интегрируется в акте семиозиса. Уже “язык нянек” вещественно понятен ребенку и принимается УПК»[99].

«Имя – это произвольная разметка любых сенсорных образований, которые возникают у человека при восприятии окружающей действительности»[100].

Жинкин неоднократно подчёркивал, что понимать надо не речь, а действительность[101], при этом невозможно отделить чувственное от рационального, ибо сенсорика и интеллект как механизмы познания и общения действуют по принципу взаимодополнительности. Слитность для индивида слова и представления о вещи Жинкин демонстрировал примером: «Человек слышит слова, состоящие из звуков: “Вон бежит собака”, а думает при этом совсем не о звуках и словах, а о собаке, и смотрит – где она бежит»[102].

Особый интерес для нас представляет также следующее высказывание Жинкина: «… образ – это не предмет распознавания, а способ восприятия»[103]. Думается, что эта идея ещё ждёт своего воплощения в жизнь при анализе разнообразных экспериментальных материалов и при разработке теории слова как достояния индивида.

Живое знание привлекает внимание и других психологов.

Например, В. П. Зинченко, неоднократно обращающийся к проблеме живого знания, особо подчёркивает следующее:

«Живое знание отличается от мёртвого или ставшего знания тем, что оно не может быть усвоено, оно должно быть построено. Построено так, как строится живой образ, живое слово, живое движение, живое, а не мёртвое, механическое действие»[104].